Так в обнимку с Шестаковым и «завис», как тот комп с «винтом».

Из ступора меня вывел ротный. Он на пузе съехал в воронку, перевернулся на спину, осмотрел меня, Шестакова.

– Пулемёт?

Я покачал головой. Он вырвал из руки уже мёртвого Шестакова флягу, проливая, отхлебнул, занюхал рукавом и… ударил меня кулаком в скулу.

– За что? – удивился я.

– Что не уберёг! Он у меня единственный с самого начала! Был! Гля! Сука!

Матерясь, ротный, пробуксовывая, вылетел из воронки, скрылся.

Удар ротного поставил мне мозги на место. А что я завис? Как обычно – смерть вокруг меня. Только смерть – эта мысль зацикленно металась в голове. Тот же заколдованный круг, что преследует меня.

Так война же, ёпте! И я не где-нибудь на второй, третьей – шестнадцатой линии. Всегда в самой гуще. В самом замесе. Что сам ещё жив – чудо. И кто в этом чуде виноват – знаю. Он меня сюда и отправил. С заданием. Только не сказал, каким. Что-то я должен сделать. А что – непонятно.

Поэтому что? Потому делай, что должен. Ты кто? Боец переменного состава. Так иди, воюй! Переменяй состав!

ППШ цел. Оттряхнул, продул. Гранаты – вещь! Патроны немецкого стандарта – больше без надобности. Скатку с шинелью и плащом – через плечо. Ну, готов к труду и обороне! Где меня не ждут?

Мышкой полевой, от кочки к кочке, от ямки к ямке, надолго замирая, прячась, ползу мимо боя через поле боя. У них, конечно, весело. Но я хочу миномёты! Месть – сладкая штука. Хочу диабет.

Все органы чувств – на пределе. Бегу вприсядку, пригнувшись, по ходу сообщения. Неуютно мне тут стало вдруг – выметаюсь, откатываюсь, вжимаюсь в стылую землю, нагребаю на себя снег. Совсем неуютно! Чувствую присутствие. Замираю, уткнувшись лобовым срезом каски в землю, дышу в снег, не шевеля грудной клеткой.

Бегут, кричат. Цыгане, ей-богу! Пробежали. А ощущение присутствия осталось. Не шевелюсь. Крик на незнакомом языке. Попал я! Пристрелят, как курёнка. Выстрел, удар в плечо. Не шевелюсь.

Ах, как сложно прикидываться веником, когда тебя так и рвёт на части! Всё моё естество хочет подорваться, убежать куда-нибудь!

Крики. Убегают.

Не проверили, не проконтролили! Сам себе не верю. Повезло? Очередной рояль в кустах? А Оби Ван Кеноби говорил, что удачи, везения не существует. А Джон Коннор говорил, что будущего нет. Всё это несуществующие, вымышленные персонажи.

Осторожно поднимаю руку, на которую пришлось попадание пули, шевелю – слушается. Чуть поворачиваю голову – никого.

Что это было? Сую палец в дырку в скатке – пуля застряла в тугой скатке шинели и брезентовой плащ-палатки. Хорошо. Хорошо, что из пистолета стреляли, не из винтовки. Спасла скатка. И чуть не погубила – из-за неё я так завис над землёй. На лишний десяток сантиметров. На хрен! Скидываю скатку, скатываюсь обратно в ход сообщения, бегу по нему.

Ориентируясь опять на своё чутьё, выглядываю. Потом выбираюсь, по-пластунски отползаю в «морщину» земли.

Вот и овраг. Вот и батарея. Хлопают миномётами. Кричат. Лежу в голых кустах, смотрю на них. Работают, кричат, суетятся. По сторонам не смотрят. Чисто табор. Цыгане какие-то. Те так же гомонят. Выговор схож. Раздолбаи хлеще нас. Немцы дали бы мне так к ним подобраться!

Не спеша приготавливаю гранаты, не метаю, подкидываю их, подкатываю. Одну – под ноги крикуну с телефоном, барону, ёпта, этого табора, две – на противоположные стороны огневой. Прячу голову за срез земли.

Хлопок, хлопок, хлопок. Спрыгиваю вниз, ППШ в руках дёргается, как живой. Враги дёргаются, умирая, верещат. Прохожу по миномётной огневой, поливая врагов пулями ППШ.

Копчик зажгло, резко стало неприятно. Оборачиваюсь – вспышка в глазах. Вспышка боли в лице. Красная пелена и звон в ушах. Занавес красного бархата.

Я жив? Я думаю, значит, существую. Что это было? Взрыв? Нет. Удар в нос. Очень крепкий удар. Миг дезориентирования стоил мне выбитого из рук автомата.

Ничего не вижу – пылающая болью кровавая пелена застит глаза. Сразу сопли, слёзы, кровь во рту, на лице. Выработанным рефлексом ухожу в глухую защиту. Смешно. Если он вооружён – что ему этот блок из рук?

Он один. Я чувствую, где он находится. Не стреляет. Нет оружия? Поднимет! Тут его до… навалено! Вам до пояса будет!

Не дать! Отталкиваюсь спиной от земли стены оврага, наношу удары ногами. Отбивает. Трясу головой – чуть проясняется. Я его вижу! Теперь не пропаду! Он держит руки внизу, блокируя мои удары ногами. Взгляд – там же. Резво я его пинал. А теперь рукой. Кулак мой должен был ему попасть в кончик челюсти, но он успел среагировать – отдёрнулся. Удар смазанный. Не беда – у меня ещё есть. Осыпаю его градом ударов руками и пинаю в колени. Не глядя. По ощущению, где должна находиться его нога. Один раз попадаю. Его качнуло, тут же ему проходит мой удар в голову.

Рано обрадовался – я тоже пропускаю удар. В челюсть. Единственное, что успеваю – чуть опустить голову. Так крепко он мне вмазал, что как петарда в голове взорвалась! Терпеть! А если бы не по зубам, а в подбородок, как он и хотел?

Наношу удар под его «переднюю» руку, прошло в корпус, он чуть съёживается, чуть опускает руки. А вот тебе лоу-кик в голень – руки ещё чуть дернулись вниз. А теперь два быстрых, но лёгких тычка в лицо. Поднял руки? На тебе удар в пах! Тут не ринг! Тут – нет правил! И вот тебе – фаталити – локтем в затылок.

И сам на колени упал рядом с ним. Сопли, слюни, кровь, слёзы – я просто задохнулся. Схватка была такой короткой, что обошлось.

Присутствие, три тени, кувырком ухожу, подбираю ППШ, разворачиваюсь.

– Ты?

– Свои! – выдохнул я и сел на задницу, заходясь в кашле. Не в то горло попало с перепугу.

Политрук и три бойца. Политрук осмотрел дело рук моих, пальцами расставил бойцов.

– Этот – живой, – я указал подбородком на «боксёра», – здорово дерётся. Но глупый. С кулаками на меня полез.

– Где Шестаков?

– Нет его больше. И пулемёта нет. Эти уроды и убили. Отомстил. Ха, а вот и сапоги мои!

Это я увидел, что ноги «боксёра» не меньше моих. И сапоги справные. Не то что у меня – кирза ботинок убитая настолько, что завхоз авиаполка, тот ещё жмот – не пожалел, выдал, зная, что не отчитается. Списанные, видимо. Стал стягивать сапоги.

– Отставить мародёрство! – крикнул политрук.

– Ты, гражданин начальник, чё разорался? – ласково так, вкрадчиво, спрашиваю я. – У него всё одно отберут. А ты мне новые справишь? Есть такой размер?

Я ему продемонстрировал свою стёртую подошву. Отвернулся он. Молча. Стянул я сапоги, переобулся.

«Боксёр»-цыган пришёл в себя, повозился, сел, тряся головой. С удивлением оглядел меня, политрука.

– Хенде хох! – заявил я ему.