Яна шла, не оборачиваясь, и через три квартала снова очутилась в пустой квартире. Она выпила чай с сыром и прочитала еще несколько страниц из старой потрепанной рукописи с карандашными пометками на полях.

Ночью ей снова снилась Аня. Яна пыталась догнать ее в том страшном подземном переходе и остановить, но Аня отталкивала. Девочка плакала и просила не ходить за ней, что ей туда нельзя. Еще она говорила, что скоро вернется.

Яна проснулась разбитой и полчаса не могла встать с постели. Сережа уже ушел на работу. Она дотянулась до телефона и набрала номер Оли:

– Мне очень плохо. Ты можешь приехать ко мне?

– Не вопрос, – ответила Оля. – Ты заболела?

– Нет, но я очень хочу напиться.

– Поняла. Через пару часов буду у тебя.

С тех пор как Оля родила Соню, подруги виделись редко. В тот день Оля оставила дочь с Антоном и приехала к Яне.

Яна протянула Оле розовую фоторамку с серым мишкой. Совсем детская, наивная. Внутри снимок – две смеющиеся девочки, не старше десяти лет. Оля уже много раз видела это фото раньше, когда приезжала к Яне, но все время забывала спросить.

– Какое милое фото. Это ты справа?

Яна молча кивнула, наливая себе вина и стараясь не смотреть Оле в глаза.

– Можно я расскажу тебе? – вдруг спросила Яна, опередив Олю.

– Рассказывай. – Оля села рядом.

– Это Аня, – вздохнула Яна. – Та самая Аня. Из моей книги. Ей было десять. Мы дружили, почти не расставались. Мне кажется, так дружить с кем-то можно только в детстве… Мы как будто были знакомы когда-то давно, в прошлой жизни, может. А когда встретились, то сразу узнали друг друга. Даже уроки делали вместе… Орали песни Земфиры с балкона… «Прости меня, моя любовь». Мы постоянно смеялись. Наши родители тоже подружились. Часто гуляли все вместе, в Москву ездили, в центр, «Макдоналдс» на Пушкинской. Самый первый в Москве. Эта фотография оттуда. В тот день она подарила мне ракушку, привезла с моря. Небольшую такую. Если приложить к уху, то можно услышать море. Я уронила эту дурацкую ракушку, когда мы спускались в переход. Подвернула ногу, упала еще. Анька убежала вперед. А потом был взрыв…

У меня было сотрясение мозга, десяток ран. Я очнулась с ракушкой в ладони. Ходила по больничному коридору, держась за стены, заглядывала в соседние палаты, искала Аньку, а ее нигде не было. Я спрашивала у врачей и медсестер, но мне никто ничего не говорил. Видела обрывки новостей по телевизору. Из перехода валил черный дым, люди в обгоревшей одежде поднимались по ступенькам, а наверху теряли сознание. Других несли на носилках. Везде милиция, МЧС, машины скорой помощи…

Меня быстро возвращали в палату и ставили очередную капельницу… Ее и мои родители не успели спуститься в переход, они почти не пострадали. Она умерла в реанимации через два дня. Они долго не могли сказать мне, что ее больше нет.

В тот год я перестала плакать. Я решила, что буду смеяться. За нас двоих. Иногда мне казалось, что она рядом и ее мысли текут через мои. Она осталась десятилетней. Она не окончила школу, не поступила в институт, не успела влюбиться в парня, у нее не было первого поцелуя… Я часто думаю о том, какой бы она была сейчас. Это я из-за нее начала писать. Я писала о ней. О том, что было. И о том, чего не было. Писала так, будто она жива. Наверное, мне так становилось немного легче.

Если бы я в тот день не потащила их гулять в Москву, то она сейчас была бы жива. Это я во всем виновата. Бабушка не хотела, чтобы мы туда ехали. Прямо так и сказала: «Может, вы не поедете туда? Пусть они в гости приходят, я пирогов напеку. Чего там делать?» Она была очень тревожной, когда закрывала дверь за нами. Как будто что-то чувствовала. Теперь мне всегда страшно, когда бабушка уговаривает не идти куда-то.

Восьмого августа около шести в подземном переходе на Пушкинской площади произошел взрыв[5]. Сработало самодельное взрывное устройство, начиненное шурупами и винтами. Были разрушены торговые павильоны и частично – конструкции перехода. На месте погибли семь человек, еще шесть скончались позже в больницах от полученных травм. Сто восемнадцать человек, в том числе шестеро детей, получили ранения различной степени тяжести. Виновные остались неизвестны.

С тех пор я ни разу не спускалась на «Пушкинскую». Я просто не могу, мне страшно. Я где-то читала, что это называется панические атаки. Мне плохо становится, когда рядом оказываюсь. Все время кажется, что если я спущусь вниз, то это произойдет снова… Сережа не знал и всегда смеялся надо мной. А я просто никому не могла рассказать об этом. Прости, что я врала все это время. Я сама иногда начинала верить, что этого не было и мы с ней просто поссорились…

Когда Яна закончила, в глазах у Оли стояли слезы.

– Спасибо, что рассказала, – сказала она, крепко обняв Яну. – Ты ни в чем не виновата. Ты сама едва не погибла в тот день. А та ракушка спасла тебе жизнь.

* * *

Когда Яна пришла вечером к родителям, в коридоре на вешалке висела пухлая мужская куртка. Она узнала ее. Это была куртка Ильи. Отец такие точно не носил.

– Илья пришел за пару минут до тебя, – сказала Вера. – Они у Женьки в комнате. Она меня очень беспокоит.

– Все без изменений? – спросила Яна.

– Хочет ехать с ним на дачу.

– Вы разрешили?

– Да. Он нас так уговаривал. Мол, все будет хорошо и что привезет Женечку обратно днем в воскресенье. Передаст с рук на руки. Но я очень не хочу, чтобы она с ним ехала. Мы и так слишком много ей разрешаем. Бабушка с ума сойдет, если узнает, что мы ее с ним отпустили.

– А что за дача?

– Где-то на Ярославке, недалеко от Королева. У них там день рождения у кого-то из его друзей. Будут на даче праздновать. Говорит, там очень хорошо. Деревянный дом двухэтажный, воздух свежий, речка в двух шагах, лес, красота…

– Не то слово, – отозвалась Яна. – Я сейчас.

– Ты куда? – не поняла мама.

– Сейчас вернусь.

Яна встала из-за стола и в следующую секунду оказалась в коридоре. Она осторожно ощупала куртку Ильи, в особенности карманы. Кошелек в левом кармане ее не интересовал. Зато в правом обнаружился документ в рыжей потертой обложке из кожи. Это был его паспорт.

Не отходя от куртки, Яна открыла разворот паспорта. Как она и догадывалась, Илья был значительно старше, чем говорил. Ему было за тридцать. Через пару страниц также подтвердилось, что он женат. Недолго, всего пару лет. На следующем развороте стало известно, что меньше года назад Илья впервые стал отцом. Сыну Диме едва исполнилось семь месяцев.

Яна подошла к маме и молча протянула ей паспорт.

– Что это? – не поняла сначала Вера.

– Ты только полюбуйся на этого подлеца, – сказала Яна. – Почему вы ни разу не попросили у него паспорт?