возвращения в Булонь нам сообщили, что в Соединенных Штатах демонстрируется фильм компании «Метро-Голдвин-Майер» под названием «Распутин и императрица», и что он затрагивает честь моей жены. Американский адвокат Фанни Хольцманн, с которой Ирина познакомилась в Ментоне, посоветовала ей подать в суд за клевету на «Метро-Голдвин-Майер». Ирина ответила, что подождет, пока не увидит фильм, который вскоре должен был пойти в Европе.

Как только фильм появился в Париже, мы отправились его смотреть. Главные роли исполнялись тремя актерами из династии Берриморов. Я был представлен под именем князя Чегодаева, а Ирина – как княжна Наташа, невеста князя, на которой он в конце концов женится после скандальных перипетий: в сцене, в исходе которой зрители не могли иметь сомнений, княжна Наташа уступает настояниям Распутина. Позже она говорит жениху, что, покрыв себя таким позором, она теперь недостойна его.

Как ни противно мне было видеть эти события на экране, не в моей власти было помешать этому. В основе ленты лежал исторический факт, о котором я сам же и рассказал. Совсем другое дело – оскорбление, нанесенное Ирине. Здесь передергивания и клевета были очевидными. Возмущенная Ирина, не имея возможности добиться запрещения фильма, решила преследовать «Метро-Голдвин-Майер» в суде.

Решение было рискованное. Все вокруг отговаривали нас, утверждали, что это чистое безумие – бросаться в процесс такого размаха, не имея денег, чтобы выплатить издержки. Кто не рискует, тот ничего не получит, думали мы. Но все же требовалось добыть в долг нужную сумму. Я никак не мог вновь обратиться к Гульбенкяну после провала процесса с Виденером. Многие отказали нам. Выручил нас Никита, связав с бароном д’Эрлангером, и тот согласился предоставить нам необходимую сумму. Было решено провести процесс в Лондоне. Фанни Хольцман взялась найти нам защитника среди лучших английских адвокатов. Приготовления к процессу должны были занять несколько месяцев.

Между тем наша жизнь в Булони становилась все сложнее. Состояние здоровья матери требовало постоянного присутствия сиделки; теперь их было две, они дежурили около нее поочередно, и их надо было как-то размещать. Пришлось поместить дочь пансионеркой в женскую школу княгини Мещерской. Но тем не менее жилого пространства отчаянно не хватало. Атмосфера в доме, где мы все сидели друг на друге, становилась просто невыносимой. Я решил найти по соседству какую-нибудь холостяцкую квартиру, где мог бы поселиться с Ириной. В двух шагах от нас, на улице де Турель пустовал первый этаж, что-то вроде небольшой студии, свет лился туда через высокие и широкие окна. Я перенес туда кое-какую мебель, ковры и занавеси с улицы Гутенберга, и это поначалу случайное жилище в итоге стало уютным уголком, где мы прожили много лет, вплоть до самой войны.

* * *

Подготовка к процессу с «Метро-Голдвин-Майер» закончилась к началу 1934 года. Нашими адвокатами были сэр Патрик Гастингс и Г.Брукс. Сир Уильям Джоуитт был адвокатом противной стороны. Председателем суда был Гораций Авори.

Объявление о процессе вызвало множество пересудов как в Париже, так и в Лондоне.

«Это обещает, – говорили одни, – еще один скандал. Феликс Юсупов не может долго жить, не заставляя говорить о себе. Этот процесс заранее проигран.»

«Браво! – говорили другие, – Княгиня Ирина не боится начать процесс с могущественной еврейской фирмой. Хороший урок для тех, кто позволяет себе нападать на людей в их частной жизни и поливать их имя грязью.»

Позиции были таковы: жена считала, что в фильме она выведена под именем княжны Наташи, и что вследствие этого сцена, где последняя уступает притязаниям Распутина, содержит явную клевету.

Со своей стороны, защитники кинокомпании, признавая, что князь Чегодаев и я являемся одним и тем же лицом, заявляли, что, наоборот, роль Наташи полностью вымышлена. Весь процесс должен был разворачиваться вокруг этого пункта.

Адвокаты попросили Ирину приехать в Лондон за пятнадцать дней до открытия слушаний, назначенных на 28 февраля. Я должен был присоединиться к ней немного позже.

Биби, которая – не знаю, почему, – не одобряла процесса, потрудилась предупредить меня, что в случае, если мы его проиграем, она заберет у нас павильон, где мы живем.

Отправляясь в Лондон, для экономии времени я полетел самолетом. Боязнь высоты всегда заставляла меня держаться подальше от этого средства передвижения, так что это оказалось мое первое воздушное путешествие. Тем не менее, когда самолет взлетел, я не испытал ни страха, ни головокружения; только опьяняющее ощущение оторванности от земли. Буль, которого я вез с собой, был задумчив и молчалив. Когда мы увидели английский берег, в машине что-то разладилось, и она начала спускаться с внушающей беспокойство скоростью. В этот критический момент Буль сказал мне с поклоном: «Высочество, я думаю, что мы с вами улетим в царство небесное». По счастью, берег находился уже близко, и самолет дотянул до него, сев наполовину в воду. Нас кое-как вывели мокрых, как губки, на берег. В общем, я предпочитаю путешествовать на поездах или судах.

Ирина приехала из Виндзора, и мы поселились в Лондоне, чтобы постоянно консультироваться с адвокатами. К тому же нас предупредили, что мы должны присутствовать на заседаниях суда.

Нам предстояли напряженные дни. Я не волновался за Ирину. Робкая и молчаливая по природе, она всегда умела, когда нужно, показать себя неустрашимой и держать противников на дистанции. Вид зала, набитого народом, тем не менее впечатлял и невольно заставлял волноваться.

Когда сэр Патрик Гастингс изложил мотивы жалобы, заседание прервали, чтобы судьи могли посмотреть фильм.

Вскоре Ирину позвали к барьеру. Искусными наводящими вопросами сэр Патрик высветил все точки сходства между княжной Наташей и моей женой. Он особенно настаивал на том обстоятельстве, что Ирина никогда не знала Распутина.

Затем слово предоставили адвокату противной стороны, сиру Уильяму Джоуитту, обратившемуся к Ирине с подчеркнутой учтивостью.

– Я не указываю, – сказал он, – ни на какие отношения, когда-либо существовавшие между вами и Распутиным. Напротив, я утверждаю, что все в вашей жизни и манерах так глубоко противоречит тому, что представлял собой Распутин. Совершенно невероятно, чтобы кто-нибудь из знающих вас хотя бы даже понаслышке мог вообразить, что вы могли иметь с ним что-то общее.

На следующий день сир Уильям Джоуитт возобновил с Ириной диалог, начатый накануне: это был неизменно учтивый, но неотступный допрос, продолжавшийся пять долгих часов. Стараясь доказать, как мало общего между героиней фильма и моей женой, он прибавил, что постановщики и с другими персонажами обращались вольно, и наконец, что есть чувствительная разница между мной и князем Чегодаевым – таким, каким он появился на экране в облике Джона Бэрримора. Он старался заставить саму Ирину отметить эти различия.