Теперь дождь яростно набросился на стекла кафе. Люди толпились у входа, другие устремились к входу в метро «Опера» или помчались в «Галери Лафайет».

Элизабет спросила:

— Есть ли у вас возможность выйти на след людей, берущих ту или иную книгу в библиотеках? Может, какая-нибудь централизованная база данных, как у ФБР?

— Нет, конечно. По части серийных убийц и централизации каталогов мы поразительно отстаем от Америки. И нельзя сказать, что французские улицы кишат подобными убийцами.

— И все же один такой у нас есть… — заметила она.

— Верно… Но ничто не мешает нам обойтись без центральной базы данных, одну за другой прошерстить все библиотеки и узнать, кто из подписчиков брал искомую книгу…

— Мы можем потерять много времени, но вам стоит поскорее заняться этим…

Я отпил глоток шоколада.

— Так как же вы вышли на фотографию этой скульптуры?

— С утра я пошла в Библиотеку Франсуа Миттерана. Мне всегда казалось, что сцена пронизана религиозным духом. Истерзанное лицо в складках ткани, этот молящий взгляд в небо, монетка во рту. Так что я перебирала известные изображения страдания в религиозной скульптуре и живописи. Очень скоро я наткнулась на скульптора шестнадцатого века Хуана де Жуаньи.[33]Он отчетливо дает понять, что лишь боль, скорбь и страдания открывают пути к божественному. Для передачи своих идей он использует мощное судорожное движение, искажающее лица и выражающее предельный ужас. То, что вы сейчас видите, ксерокопия фотографии скульптуры, изображающей сестру Клеманс, долгое время запрещенного и почти забытого произведения.

На какой-то миг она отвлеклась на происходящее перед кафе.

— На заре пятнадцатого века некая Мадлен Клеманс бежала из своей деревни и укрылась в монастыре, чтобы замолить свои грехи, а именно адюльтер. Она совершенно изменила свою жизнь, надеясь таким образом снискать расположение Всевышнего и получить защиту от своих потенциальных доносчиков. В Средние века светская власть обладала законным правом наказывать за преступления, особенно это касалось супружеских измен, что могло караться даже смертной казнью. Через пять лет сестра Клеманс была схвачена в монастыре. По приказу инквизиции Авиньона, в назидание прочим, она подверглась пыткам, от которых умерла. Дисциплинарная модель, передаваемая во многих свидетельствах того времени…

Грешница, превратившаяся в благочестивую монахиню. Мартина Приёр с волосами цвета воронова крыла, превратившаяся в девушку в кричащих нарядах, ведущую размеренную незаметную жизнь… Существует ли между ними какая-то связь? В моем мозгу болезненно бились два имени, Доктор Джекил и Мистер Хайд… Свет и тьма.

— Какова роль убийцы, если ваши выводы будут доказаны? Действует ли он как посланник Бога? Заступник, цензор?

— Преступники, действующие от имени Бога, часто встречаются в Штатах. Они утверждают, что посланы небесными голосами. Однако лишь очень немногие берут на себя труд замаскировать свои преступления подобным образом. Они либо открыто заявляют об этом, делая на стенах надписи кровью своих жертв, либо настаивают на этом при задержании. Здесь все дело в изяществе замысла.

— Если можно говорить об изяществе…

— Я убеждена, что вы меня поняли. Вспомните изображение маяка или ту фотографию фермера. Эти знаки определенно содержат двойной смысл: религиозный и чисто информативный. Что является доказательством пугающего ума убийцы. Тем не менее каждый раз, когда он истязает своих жертв, доминирует именно фантазматическая часть, его желание причинить боль не ради наказания, а чтобы насладиться властью.

— Почему вы так думаете?

— Потому что он их фиксирует на пленке, предает свои ощущения огласке в письмах… Или его телефонный звонок… Тут он просто захлебывается в ликовании…

— Кстати, что вы думаете об этом звонке?

— Среди прочего вы записали: «…девочка не родится, потому что я нашел ее. Искра не полетит, и я спасу нас всех. Я исправлю их ошибки…» У вас есть какие-нибудь соображения относительно смысла этой фразы?

— Ровным счетом никаких. Несмотря на измененный голос, я бы подумал, что это чистый бред. Эта часть монолога не имеет ничего общего ни с тем, что он говорил потом, ни со сказанным вначале. Не знаю, это было совсем некстати… А вы смогли что-нибудь обнаружить?

— Нет, смысл этого послания, к сожалению, остается очень туманным. Но поскольку он говорит «потому что я нашел ее», полагаю, он говорит скорей о матери. Возможно, он нашел будущую мать… В таком случае, по всей вероятности, эта женщина подвергается опасности…

— Как же узнать, черт побери! — Во мне все кипело. — Скажите, со второй девушкой, с той, что на бойне, чего он хотел с ней добиться? Есть ли в скульптуре или живописи аналоги тому, как он ее расположил?

Ее внимание внезапно сконцентрировалось на молнии, вспоровшей небесный свод. Губы слабо, но отчетливо задвигались, с них срывались секунды: она считала.

— Что вы делаете? — поинтересовался я, поставив чашку на блюдце.

Не отводя взгляда от окна, она помахала рукой, призывая меня молчать. Зевс снова чихнул, небо содрогнулось. Тогда она опять повернулась ко мне и спросила:

— Дождусь ли я когда-нибудь ответа?

— На что? У вас озадаченный вид.

Она приложила палец к виску, будто чтобы сосредоточиться на приливах внутренних волн:

— С самого детства с первым ударом грома я считаю, чтобы узнать, как далеко находится гроза. И каждый раз неизменно добираюсь до семи. Никогда до восьми, всегда только до семи. Неизменно…

Ее бархатный голос был наполнен силой, откровенным волнением. Я представил ее себе маленькой: она склонилась к окну и мысленно высчитывает расстояние, отделяющее ее от грозы. И всякий раз добирается до семи…

— Может, вы сами бессознательно провоцируете это явление? Не отдавая себе отчета, вы убыстряете или замедляете ход времени, чтобы дойти до семи…

— Очень может быть, очень может быть…

Ее взгляд был где-то далеко. Я вернул ее к нашим делам:

— Чего, по вашему мнению, он хотел добиться со второй девушкой, с той, что на бойне?

— Трудно сказать, ведь его работа была прервана. И все же снова можно отметить определенную систему символов. Занозы представляют символы, часто упоминаемые в Библии. Они материализуют страдание верующего. — Она откинула назад влажную прядь. — В облике жертв, как я уже отмечала, не обнаруживается общих физических черт. Эта связь, вероятно, кроется в другом, например в прошлом этих женщин. Похоже, Приёр пыталась скрыть страшную тайну, совсем как сестра Клеманс со своим адюльтером. В таком случае убийца действует как посланник, как судья и палач; он тот, кто карает, но также и тот, кто прощает своих жертв. Он омывает их от грехов из чаши абсолютной боли. Вспомните, в какой чистоте были тела, а главное, тот факт, что он их не насиловал. Я полагаю, что в самые последние мгновения он даже испытывал к ним почтение… — Она провела рукой по столу, словно погладила его. — Затем есть вторая личность, та, что получает наслаждение от акта, та, что пытает, чтобы материализовать свои фантазмы, та, что снимает видео, чтобы продлить их. Эта личина существа, разумеется, самая черная, самая садистская. Я подозреваю, что мы имеем дело даже не с одним, а с двумя серийными убийцами, соединенными в одном теле под эгидой мощного интеллекта!