— Говнюк, завтра пришлю налоговую на твою грязную задницу.

Я направился к выходу, но он втиснулся передо мной:

— Ладно-ладно! Я тебя туда отведу. Но если твои догадки насчет BDSM4Y оправдаются, мы с тобой оба жмурики.

— Мне решать.

— Если явишься туда пингвином в пиджаке и белой рубашке, тебя и на порог не пустят. Надень нормальные шмотки, какие-нибудь джинсы и свитер. Садо-мазо обычно таскают с собой сумку со своими причиндалами. Вечеринки в «Pleasure&Pain» всегда «костюмированные». Это означает, ты должен переодеться, чтобы попасть к ним в святая святых. Латекс, кожа, маска, плеть или стек. Короче, снаряжение, которое перемещает тебя в мир причуд, их мир. Таким барахлом я могу тебя обеспечить. Ты по-прежнему хочешь туда пойти?

— Мне хватит маски… Продолжай.

— В задних комнатах три категории людей: господа, рабы и зрители. В нашем случае лучше всего заделаться зрителями, если только у тебя нет других предпочтений. — Он ухмыльнулся. Его зубы напоминали многовековые таблички с рунами. — Но в подобных играх даже у зрителей есть своя роль. Они провоцируют возбуждение господина, поощряют и подбадривают его. Следи за своей мимикой. Легкая гримаса — и ты уже вызвал подозрение группы. Надо делать вид, что ты наслаждаешься. Можешь надеть маску, просто чтобы тебя не слишком разглядывали… Э-э-э… Надо бы познакомить тебя со словарем садо-мазо и необходимыми правилами поведения… И все-таки, что ты там забыл?

— Не задавай вопросов, так будет лучше.

Когда я вышел от Фрипета, меня не покидало ощущение, что я влез в какую-то грязь. Мне предстояло совершать действия, которые были отвратительны для меня, войти в параллельный мир странных существ с человеческим лицом, но дьявольским сознанием. Кентавров с клокочущими фантазмами, заказчиков, способных, используя кожу и латекс, в темных комнатах гнилых подземелий вырождения превратить человека в вещь.

Как цветку требуется скрытая в земле влага, чтобы набрать сил, которые проявятся при дневном свете, так члены BDSM4Y, чтобы расцвести, чтобы ощутить свою победу над жизнью, над болью, над Господом, нуждались в телах и душах своих жертв. Я никак не мог вообразить их лица. Кто они? Как можно представить себе адвокатов, профессоров, инженеров, защитников принципов приведенными пороком к разложению, в общество нравственных подонков, замышляющими зло и даже старательно питающими его?

Погружаясь в котел дьявола, я кое на что рассчитывал. Но точно не знал, на что именно. Быть может, ощутить присутствие Человека без лица, вновь испытать то странное чувство, которое охватило меня, когда в глубинах бойни я оказался в его власти.

При помощи Интернета, этой магической, с точки зрения несведущего, заурядного пользователя, паутины, я собирался погрузиться в самые гнусные круги ночного Парижа.

* * *

Гранд-Опера с глянцевым от дождя куполом, тянущаяся к свинцовому небу золоченая бронза статуй. Элизабет Вильямс укрылась под аркадой, рядом с несколькими японскими туристами, собравшимися между монолитными колоннами. Накрыв голову плащом и съежившись, я наискось пересек площадь Оперы. В неразберихе автомобильных гудков скопление ярко-алых огней пронзало тусклую монотонность дождя, словно сигнал бедствия.

Элизабет заговорила первая:

— Я назначила встречу здесь в надежде, что мы сможем побеседовать в этом великолепном здании, но не учла реставрационных работ. Теперь придется мокнуть.

— Готовы ли вы на спринтерскую стометровку? Здесь поблизости есть бар. — Я поежился. — Увы, я не прихватил зонтика.

— Я тоже, — улыбнулась она. — Дождь застал меня врасплох.

Вдвоем накрывшись моим плащом, мы торопливо прошлепали по мокрому асфальту бульвара Осман. Под вывесками, в переходах и под навесами террас, задрав голову к безнадежно черному небу, скопились прохожие. Устроившись в баре «Людовик XIV», я заказал нам два горячих шоколада.

— Торнтон не слишком вам досаждает? — поинтересовался я, глядя, как она встряхивает мокрыми волосами.

— Не стоит обращать внимание… Хотя я не привыкла, чтобы ставили под сомнение мои профессиональные качества. С этой точки зрения жандармы гораздо дисциплинированнее, чем вы, полицейские.

Вынув из пластикового конверта цветную фотографию, она придвинула ее ко мне по столу:

— Вам знакомо это изображение?

Снимок скульптуры, изображающей какую-то святую. Легкое покрывало обильными складками ниспадает с головы на плечи. Лицо искажено мучительной гримасой, от фотографии так и веяло неописуемым страданием. Открытый рот умолял, глаза в предсмертной мольбе были обращены к небу. Время тоже оставило свои отметины на этом лице.

— Где вы ее нашли? Похоже… на выражение, приданное лицу Мартины Приёр! Ткани на голове, возведенные к небу глаза, разрезы от губ к вискам… Это… это же очень похоже!

— Совершенно верно. Мой знакомый теолог Поль Фурнье обнаружил очень интересные следы. Слова, образ действия убийцы сосредоточены вокруг темы боли, не только в реальном смысле этого слова, но также и в религиозном, как я и предполагала. Фотография захлестываемого разбушевавшимся морем маяка, которую он повесил на стену у Приёр, снимок фермера, отправленный по электронной почте, представляют собой основополагающие символы страдания в библейской коннотации. Вы знаете Книгу Иова?

— Не особенно.

— Она была написана до Моисея. В ней Иов повествует о человеке, которого Господь подверг испытанию по семи основным пунктам, сосредоточенным на понятиях страдания, добра и зла. В некоторых посланиях мы называемся тружениками на ниве Господней. Мы можем возвеличиться в глазах Господа, лишь выдержав испытание. Земледелец олицетворяет того, кого не разрушает продолжительность и суровость испытания, он — символ мужества; он молча терпит.

— А маяк?

— Представьте маяк в открытом море. Можем ли мы в спокойную ночь с уверенностью сказать, что его конструкция устойчива? Нет. Зато если на него набросится шквал, мы узнаем, выстоит ли он. Испытание отражает глубинную природу вещей, это зеркало личности!

Она протянула мне помеченное в разных местах письмо убийцы и продолжала:

— Взгляните, подчеркнутые фразы частично взяты из Книги Иова, к которой автор добавил небольшой личный штрих. Убийца пишет о «поврежденных латах» этого «воина, который не моргнув выдерживает испытания», ниспосланные Господом, «утирающим его слезы». Цитата из Книги Иова, почти слово в слово.

Я стиснул голову ладонями:

— Можете считать меня умственно отсталым, но я совершенно не понимаю, что убийца хочет доказать.

— Сейчас объясню. Согласно посланиям Иова, опыт боли сам по себе является не концом, а этапом, приближающим к Всевышнему. Страдание в той или иной форме есть участь всех, кто стремится вести благочестивую жизнь и должен отречься от своих грехов. В этом смысле прощение Бога достигается испытанием, и только испытанием. Несомненно, эти изувеченные женщины согрешили.