Джузеппе покачал головой. Он был далек от сна, как никогда прежде.

— Срочное дело. Где я должен подписаться, сколько я должен заплатить и как мне достать быстрый экипаж и хорошую упряжку?

— Так поздно? — спросил служащий с выражением полной бесполезности, за которую англичан презирают по всему миру. — Это что, шутка такая?

Де Квинси выяснил, что стопка переплетенных в кожу законоположений — это удивительно удобная подушка для человека в состоянии крайней степени усталости, и уже начал пускать слюни на параграф сто тридцать пятый (запрещение совокуплений в публичных местах), когда громкий стук в дверь вернул доктора в мучительную реальность двух часов пятнадцати минут ночи в Новом Хиберниан-Ярде.

— Ш-шо? — невнятно произнес он — губы занемели от сна — и стер слюну с прорезанного рукава.

— Сожалею, что разбудил вас, сэр, — начал сержант Бернсайд, просовывая голову в открытую дверь караульного помещения.

— Нет, не сожалеете, Бернсайд.

— Сожалею, сэр, — не согласился сержант изрядно плотного телосложения. — Просто в комнате для допросов номер три у нас дело, которое требует вашего внимания.

— Иду, — вздохнул де Квинси, вставая и стягивая щегольской плащ со спинки стула.

В здешних каменных коридорах можно было окоченеть, и де Квинси шел за Бернсайдом, явственно дрожа. Сквозь кирпичную кладку доносились стоны чрезвычайно несчастных заключенных.

— Тихая ночь? — спросил доктор, зевая.

— Была, — ответил сержант. — Наряд Боба Дакки сорок минут назад произвел арест на Друри-лейн. Она поджарила парочку карманников.

— Она?

— Старая леди с востока Англии.

— Поджарила?

— Магия, сэр. По словам Боба, все хрустело и метались голубые молнии.

— Прекрасно, — выпрямился де Квинси, протер глаза и пальцами расчесал волосы, напоминающие птичье гнездо. — А вы уже сообщили Гильдии или в Отдел Инфернальных Расследований?

— Еще нет, сэр. После возгорания прошлой ночью я решил, что вы захотите поговорить с ней первым.

Они остановились перед клепаной дверью комнаты для допросов номер три.

— Так, — сказал де Квинси, глубоко вздыхая, — дайте мне протокол задержания.

— Вот, сэр. — Бернсайд передал пергамент.

— Гранди, матушка… Приводов не имеет. Нет никаких данных. Она спокойная?

— Теперь да, сэр.

— Идите и принесите мне кофе, сержант.

— Да, сэр. Я там сделал парочку наантвичей, сэр.

— Не ожидайте, что я их съем. И, Бернсайд…

— Да, сэр?

— Это был поджог, а не возгорание.

— Да, сэр.

Издав, наверное, сотый усталый вздох за неделю, доктор открыл тяжелую дверь и вошел в помещение.

Там было холодно, как в… каком-нибудь месте, куда де Квинси явно не жаждал попасть в следующей жизни. В отвратительно светлой и практически пустой комнате стояли только дежурный охранник при полных доспехах с алебардой, ужасающей размером лезвий, стенограф с переносной кафедрой и сержант Дакки, сидящий за столом перед сжавшейся пожилой леди, которая своим видом сильно напоминала садовый инструмент.

Дакки поднял взгляд:

— Внесите в протокол. Старший следователь де Квинси вошел в комнату в… — он взглянул на песочные часы, стоявшие на столе, — два девятнадцать.

Со стороны кафедры послышалось царапанье.

— Вольно, Лакки, — кивнул доктор, закрыл дверь и какое-то время постоял у входа, разглядывая подозреваемую.

— Так, расскажите мне снова, миссис, что вы сделали с теми карманниками, поджаренными на улице?

— Я тебе не миссис, — ответила старуха.

— Нет, и точно! На моей-то миссис мясца поболе будет, если вы понимаете, о чем я. Не то чтобы мне не нравились стройные, ну вы понимаете, но моя миссис, она создана для комфорта, да, а не для ускорений да учащений…

Лакки замолк. У него выдалась длинная ночка, де Квинси видел это невооруженным взглядом. С толковыми следователями и в лучшие времена было туговато, и сейчас тут сидели не гении сыска. Доктор мог поспорить, что сейчас в разуме сержанта царят порядок и организация, свойственные вакханалии или пляске святого Витта.

— Так, где я остановился? — пробормотал Лакки, в основном себе самому.

— На пределе своих возможностей? — предположил стенографист.

Матушка Гранди, казалось, усмехнулась и с нетерпением принялась барабанить по столу пальцами, похожими на ветки. Лакки посмотрел на де Квинси: его лицо выражало все доступные степени мольбы.

Квинси сел на стул, который с готовностью освободил для него сержант.

— Внесите в протокол: старший следователь начал допрос в… два часа двадцать минут. И, стенографист, удалите весь этот бред про мою жену, — с облегчением сказал Лакки.

Послышалось поспешное царапанье.

— Переписываете протокол, значит? — спросила матушка Гранди голосом, звучащим, как несмазанный флюгер, поскрипывающий на ветру.

— Нет. Просто стараемся сэкономить время и добраться до сути. А вы несколько уклончивы, мэм, — сказал де Квинси.

— Неужели?

— Да. Кстати говоря, я не полностью ознакомился с обстоятельствами, повлекшими ваше задержание. Не хотите ли вы мне рассказать, что произошло?

Матушка Гранди снова побарабанила пальцами по столу и ответила:

— Это трата драгоценного времени.

— Ну давайте его все-таки немного потратим. Вы или все мне расскажете, или будете ждать, пока я прочитаю протокол допроса, — заявил де Квинси.

— Хорошо. Я шла по улице…

— Друри-лейн, сэр, — встрял Лакки, открыв записную книжку.

— И эти два кретина прыгнули на меня и сказали… что-то вроде: «Отдавай кошелек, старая карга…»

— А почему вы думаете, что на вас напали именно кретины? — спросил доктор.

Матушка Гранди явно оскорбилась:

— Потому что все, кроме кретинов, знают: со мной связываться опасно.

— А откуда вы прибыли, матушка Гранди?

— Из Ормсвилл Несбита в Саффолкшире.

— Где вы, я так полагаю, весьма известны.

— В этом вы можете быть уверены, сэр, — подтвердила матушка Гранди.

— Но возможно, слава о вас еще не добралась до Лондона. Может такое быть, мэм?

— Может. Я думаю, именно это и объясняет, почему на Лондонской дороге водится столько дураков, — согласилась она.

Де Квинси кивнул и продолжил:

— Без сомнения, мэм. И что же вы сделали с этими… кретинами?