— Да уж, это очень на тебя похоже, Джефф, никогда ты и ничего на свете толком не понимал, такое уж у тебя нутро. Да ты же просто не в состоянии понять, почему люди всегда ищут чего-то нового, почему им хочется радости, и почему это правильно.

— Так точно, Меланкта, я никогда не понимал таких людей, которым кажется, что они имеют право думать, что у них не будет неприятностей, если они их сами ищут в таких местах, где их даже и искать-то не нужно. Так точно, Меланкта, вся эта болтовня насчет опасности, и чтобы всегда быть на высоте, и никогда не ныть, она, конечно, очень даже здорово звучит, но когда двое мужчин просто дерутся между собой, то чаще всего побеждает тот, кто сильнее, и в состоянии как следует отдубасить другого, а вот тому, которого при этом отдубасили, это, как правило, не очень нравится, по крайней мере, если судить по моему медицинскому опыту, и я не вижу особой разницы, очень они оба смелые или не очень, если им вообще незачем было драться между собой. И это единственная, на мой взгляд, Меланкта, здравая точка зрения, по крайней мере, если судить по тому, на что я в этой жизни насмотрелся.

— Это просто потому, что все не так просто, как тебе кажется, а ты не в состоянии этого увидеть, Джефф, потому что голова у тебя так устроена. В том-то как раз и дело, как человек устроен, только тогда он и поймет, что значит, всегда быть на высоте, Джефф Кэмпбелл.

— Очень может быть, Меланкта, я же и не говорю, что ты, Меланкта, всегда и во всем неправа. Я просто хотел сказать тебе прямо, что я, Меланкта, думаю на этот счет. Может быть, и впрямь, если ты будешь постоянно лезть туда, где тебе совершенно нечего делать и время от времени вставать этак гордо и говорить, вот я какая смелая и ничто и никогда не причинит мне боли, может быть, и в самом деле, ничто и никогда не сможет причинить тебе боли. Я такого пока в своей жизни не видел. И ничего другого сказать тебе пока на этот счет не могу, Меланкта, но я всегда готов учиться у тебя, Меланкта. И может быть, в самом деле, если кто-нибудь когда-нибудь зашвырнет в тебя кирпичом и разнесет тебе голову, то ты и тогда не станешь ныть, Меланкта. Я же не говорю тебе, что такого вовсе не может быть, Меланкта, я только говорю, что мне до сей поры такого видеть не доводилось, а насмотреться я успел на всякое.

Потом они молча посидели у огня, и чувства у них на душе бродили не самые любовные.

— Вот что удивительно, — сказала Меланкта, как будто в полусне, нарушив наконец их долгое и не слишком ласковое молчание. — Вот что удивительно, почему всегда так получается, что я умудряюсь близко сойтись с человеком, который, если подумать, даже и близко не стоит того, чтобы я его уважала.

Джефф посмотрел на Меланкту. Джефф встал, походил туда-сюда по комнате, а когда он вернулся, лицо у него было очень напряженное и мрачное, и молчал он просто как воды в рот набрал.

— Ой, Джефф, ну что такое, что ты так мрачно на меня смотришь? Брось, Джефф, я же ничего такого не имела в виду, когда все это говорила. Ну, под тем, что я тебе, Джефф, тут всякого такого наговорила. Я просто думала вслух о том, как оно вообще всегда со мной бывает, и все, Джефф, и больше ничего.

Джефф Кэмпбелл был тих и мрачен и ничего ей не ответил.

— Джефф, ну что такое, между прочим, мог бы и пожалеть меня хотя бы немножко, у меня сегодня голова просто на части разламывается, и я так устала, и столько всего сегодня переделала, и вечно все на меня просто сплошняком сыпется, и живи вот так одна, и никто никогда тебе не поможет. Между прочим, мог бы и пожалеть меня сегодня, Джефф, вместо того, чтобы злиться из-за каждого пустяка, который у меня с языка сорвался.

— А я никогда и не думал злиться на тебя, Меланкта, просто из-за того, что ты что-то эдакое мне сказала. Вот только сдается мне, что на этот раз сказала ты правду и что именно так ты и думаешь.

— Но ты же сам все время говоришь, Джефф, что ты недостаточно любишь меня и никак не научишься как следует меня понимать.

— Именно так я и говорю, и говорю от души, потому что чувствую, что это правда, Меланкта, и я имею право так говорить, как имею право быть сильным и чувствовать в себе эту силу, чтобы всегда быть уверенным в том, что я могу самому себе доверять, но у тебя, Меланкта, нет права ничего такого чувствовать. Потому что, как только ты это почувствуешь, Меланкта, на нашей с тобой любви можно смело ставить крест. Потому что, если дело до такого дойдет, я этого просто не вынесу.

Потом они еще долго сидели у очага, очень тихо, и не было нежности в этой тишине, и ни разу они даже не взглянули друг на друга. Меланкта все время шевелилась и дергалась и от этого только еще сильнее нервничала. Джефф сидел тяжело и неподвижно, и вид у него был очень угрюмый, очень мрачный и очень серьезный.

— О, господи, да что бы тебе просто не взять и не забыть про эту глупость, которую я сморозила, а, Джефф? Ну, я же так устала, и еще голова, и вообще все на свете.

Джефф вздрогнул.

— Ладно, Меланкта, не переживай ты так из-за этого и не мучайся, — и Джефф переступил через себя и снова стал по отношению к Меланкте — добрый доктор: как только почувствовал, что у нее от всего этого действительно расходится головная боль. — Будет тебе, Меланкта, хорошая ты моя, ну все, все, успокойся, хорошо? Давай-ка ты лучше ложись и полежи немного, милая ты моя, а я посижу тут у огня и почитаю, и просто буду рядом на случай, если тебе что-нибудь понадобится, а ты отдыхай.

И Джефф снова стал с ней — добрый доктор, и был с ней очень мил и нежен, и Меланкта была совершенно счастлива оттого, что он с ней рядом и помогает ей, а потом Меланкта ненадолго уснула, а Джефф сидел с ней рядом, пока не понял, что она действительно уснула, а потом вернулся к очагу и сел у огня.

Тут Джефф попытался снова начать думать как раньше, и ничего у него не получилось с думаньем, и чувства у него были сплошь такие неприятные, дурные и тяжкие, и все непонятно, сколько голову не труди, сколько зря не думай. А потом он передернул плечами и взял книгу, чтобы не думать, чтобы отвязаться от мыслей, и вскоре ушел в нее с головой, и на какое-то время напрочь забыл о том, что все вокруг непонятно и смутно и ничего не разберешь.

И Джефф на какое-то время с головой ушел в книгу, а Меланкта спала. А потом она проснулась, на вскрике.

— О, господи, Джефф, а мне показалось, что ты ушел, навсегда. О, господи, Джефф, только не уходи от меня. О, господи, Джефф, прошу тебя, очень тебя прошу, будь со мной поласковей.

С этих пор на душе у Джеффа Кэмпбелла постоянно лежал тяжкий груз, и он никак не мог от этого ощущения избавиться и почувствовать хоть какое-то облегчение. Он постоянно пытался от него избавиться и постоянно пытался сделать так, чтобы Меланкта этого не заметила, когда был с ней рядом, но ощущение это все равно никуда не девалось. Теперь вид у Джеффа Кэмпбелла всегда был очень серьезный, угрюмый и мрачный, и он подолгу сидел у Меланкты молча и почти не шевелясь.

— Ты ведь так меня и не простил за то, что я тебе тогда сказала, ведь правда, Джефф? — как-то раз после долгого молчания спросила его Меланкта, однажды вечером, когда он пришел к ней и долго сидел молча.