Он лжет своей маме, говорит ей, что его девушка уехала по делам, когда на самом деле она ушла от него, потому что ей нужно «собраться с мыслями». Вот как она назвала это. Он не знает, вернется ли она. Не важно, сколько раз он пытался объяснить ей, что Энни не играет никакой особой роли в его жизни, всякий раз она каким-то образом чувствовала, что он мог бы рассказать ей гораздо больше. Он догадывается, что это было просто написано у него на лице. Она сказала, что больше не может доверять ему, что она никогда не поймет, почему он скрывал от нее Энни. Он сказал, что не знает, как на это ответить. Единственное, что пришло ему тогда на ум: что Энни – его, что она не из тех людей, которыми он готов поделиться с кем бы то ни было. Естественно, если бы он сказал так вслух, это прозвучало бы совершенно безумно.

Поэтому он молчал, пока и у нее наконец не закончились слова. Она взяла ранее собранную сумку, которая предназначалась для поездки в Шарлотт, положила ее в свою машину и уехала. Ему пришло в голову, что следовало бы беспокоиться, как она будет вести машину в таком подавленном состоянии, но он просто стоял и смотрел на дверь, которая захлопнулась за ее спиной – так же, как она захлопнулась за спинами полицейских всего несколько часов назад. Он стоял там, пока у него не заболели ноги, и ему пришлось присесть, а в голове его остался только белый шум.

Теперь, когда в церковь ворвались полицейские, он ощущает себя так, как будто на него навели прожектор. Он чувствует, что все глаза устремлены на него, но только на мгновение, ведь они по-прежнему отводят взгляд. Они быстро оценивают его, прикидывают, сделал ли он что-то с Энни, знает ли он, где она, и отворачиваются. Он чувствует это так же отчетливо, как мог бы уловить тепло солнца у себя на затылке или влагу капель дождя. Он чувствует, что они составляют о нем мнение, и он уже давно привык к этому.

Вот что значит для него жить здесь. Он может сколько угодно утверждать, что остался тут ради матери, но правда в том, что он остался ради Энни. Так будет и впредь. Потому что он знает: она вернется. Вернется туда, где умерла ее мать. Вернется домой. Вернется в место, где всегда может найти его.

Если он когда-нибудь и уедет отсюда, то только с ней. Он ждал этого момента всю жизнь – момента, когда Энни поймет, что они созданы друг для друга. Все остальное: его работа, его мать, его девушка – лишь способ заполнить пустоту этого ожидания. Он закрывает глаза, вызывая в памяти лицо Энни. Вся его жизнь была посвящена лишь ей. Он прекрасно понимает, насколько он жалок, он знает, что люди подумали бы о нем, откройся им вся глубина его преданности. Но он не может остановить себя. Ему нужна только Энни. Но теперь Энни нет. Зато есть полицейский, и он идет прямо к нему.

Клэри

По пути к церкви Глиннис остановила ее, заключила в объятия и принялась укачивать, как ребенка, а аромат ее цветочных духов облаком окутал их обеих.

– Бедняжка, – повторяла она, пока они стояли обнявшись. – Бедная, бедная девочка.

Позади них дочь Глиннис Лорел выпучила глаза. Клэри слегка улыбнулась Лорел, чтобы дать ей понять, что она не против подобного выражения чувств. Пусть даже от приторного запаха духов Глиннис у Клэри едва не начала болеть голова.

Наконец Глиннис отпустила Клэри и повернулась, обнаружив характерное выражение на лице Лорел.

– В чем дело? – спросила она дочь. – Клэри практически член нашей семьи. Мы знаем друг друга тысячу лет. – Она снова посмотрела на Клэри. – Я даже знала твою тетю Лидию, боже, упокой ее душу. Какое-то время мы вместе работали вместе в нашем магазине спортивных товаров.

– Ты? Работала? – переспросила ее Лорел, и, хотя их подростковые годы остались давно в прошлом и обеим следовало бы уже вести себя по-взрослому, Клэри не смогла удержаться от смеха, когда девушка ушла. Лорел по-прежнему говорила со своей матерью точь-в-точь как тинейджер! Справедливости ради, помнила Клэри и времена, когда сама говорила с Фэй подобным образом – у матери был миллион способов, как вывести ее из себя. Впрочем, подозревает Клэри, это путь, который неизбежно проходят все матери и дочери в мире.

Она думает о своей собственной дочери и чувствует боль потери – это чувство все еще преследует ее время от времени. Она задается вопросом, считала бы дочь ее саму нелепой, или помешанной на контроле, или властной, или забавной. Если бы она сохранила ее, если бы вырастила ее одна.

Клэри занимает свое место, избегая зрительного контакта с Трэвисом, и проводит остаток службы, пытаясь сосредоточиться на пропаже кузины. Но мысли упорно возвращаются к дочери, тоже пропавшей из ее жизни. Только когда задняя дверь церкви открывается и в нее входит Хэл Йорк со своими людьми, она выпрямляется и приходит в себя.

По выражению лица Трэвиса она понимает, что он недоволен этим вторжением в такой ответственный момент. Она заметила, как он позировал во время молитвы, чтобы Деймон Коллинз мог сделать несколько хороших кадров достопочтенного пастора за богоугодным занятием. Она видит, как ему нравится находиться в центре внимания, как даже во время трагедии он находит способ продолжать гордо нести нимб над головой.

И именно так он себя повел бы, поведай она ему свою тайну. Это то, что она пыталась объяснить Энни во время их последнего телефонного разговора. Она хотела рассказать ей о дне, когда почти призналась ему насчет ребенка, о том, что он ответил и почему она изменила свое мнение. Но Энни просто не слушала. Так они обе и разозлились. И наговорили друг другу ужасных вещей. И теперь Клэри уже не может взять свои слова назад.

Клэри наблюдает, как один из полицейских поворачивается в ее направлении. Ее сердце ускоряет ритм, но офицер проходит мимо, останавливаясь у следующего ряда напротив того парня, что все время болтался с Энни в школе с выражением собачьей преданности на лице – того самого, которого Клэри всегда называла чудиком. «И кто еще тут чудик?» – неизменно отвечала на это Энни, указывая на новый пирсинг сестры или ее безумный цвет волос.

Полицейский жестом показывает мальчику, который уже стал мужчиной, встать и пройти с ним, и тот, не задумываясь, подчиняется. Его лицо безмятежно, он погружен глубоко в себя. Клэри вспоминает, что когда в детстве он так же стоял перед очередным безымянным, безликим обидчиком, на его лице всегда было это отстраненное выражение. Она вспоминает Энни, заступающуюся за него, кто бы его ни задирал, уводящую его прочь, и слышит ее голос, произносящий его имя: «Кенни». Вот как его зовут, вспоминает Клэри. Кенни Спейси. Он был влюблен в Энни. Но Энни решила выйти замуж за другого. И теперь его уводит полицейский. А Энни нигде нет.

Фэй

Вслед за Хэлом она выходит на улицу и идет к его автомобилю, по дороге пытаясь взять себя в руки. Если он увидит, что она на грани, он ни за что не разрешит ей. Необходимо изображать спокойствие, чтобы она смогла увидеть машину Энни.

– Я хочу пойти с тобой, – говорит она.

Скотт, стоящий рядом с Хэлом, переминается с ноги на ногу, глядя в землю. Она не может сказать, что именно его смущает: ситуация как таковая или же конкретно присутствие Фэй. Она вдруг понимает, что он не говорил с ней напрямую с того самого дня, когда они оба осознали, что Энни действительно совсем пропала. Скотт все время держит при себе Трейси, позволяя ей вести все разговоры за него. Интересно, делает ли он так намеренно – использует ли Трейси как своего рода щит? Но против чего?