* * *

Последние километры пути до поселка сектантов давались партизанам немыслимо мучительно. Все знаки сулили неминучую беду. Кричали надрывно, как водится, вороны, завывали где-то в отдалении волки. Небо, и прежде темное, почернело вовсе, чугунно навалилось бойцам на плечи. Но они, однако, шли себе и шли, веря в удачу и тактическую смекалку своего командира…

Деревня возникла внезапно. Просто чаща кончилась, и на крутом берегу таежной речки обнаружилось хаотическое скопление ветхих домишек. Место было живописное (открывалась даль), но уж больно дикое и неприветливое. Строения были все, как одно, почернело-бревенчатые и кривые. Ни людей не было видно, ни лая собак — слышно. Партизаны перебежками преодолели голое пространство, отделявшее ближайший забор от деревьев и затаились. Поползли вдоль.

Достигнув калитки, Юра чуть привстал и нос к носу (если уместно так выразиться) столкнулся со свежим, судя по всему, черепом. Он болтался на черенке лопаты, вонзенной в красновато-бурый грунт. Котелков взял себя в руки и осмотрел двор. На бельевых веревках болтались рваная тельняшка, тренировочные штаны, тоже дырявые, и содранная с кого-то кожа.

Юру при всей его бывалости увиденное просто нокаутировало. Он с каким-то нутряным стоном осел товарищам на головы. Чуть посидел, отдышался и, придя в себя, отдал команду: «Вперед!». Бойцы слаженно повиновались. Коротким броском преодолев двор, они ворвались в хибару.

Посреди комнаты за колченогим столом сидели мужик и баба, с аппетитом обгладывавшие чьи-то длинные ребра. Атака партизан застала их врасплох. Да и если б не застала, все равно, в силу своего глубокого убожества, они вряд ли смогли бы оказать эффективное сопротивление. Сразу же для убедительности сломав прикладами им самим практически все ребра, бойцы приступили к допросу. Аборигены, впрочем, и не думали утаивать что-либо. Рассказ их оказался чудовищным, впрочем, как и вся тогдашняя российская действительность.

Выяснилось, что заброшенную деревушку населяют в основном бомжи. Попадаются, впрочем, и маньяки. Еще не так давно они использовались кровавым спецслужбистским режимом как ликвидаторы. Их выявляли и культивировали, чтобы истреблять посредством их революционеров и просто неблагонадежных. После убийства Юриного наставника, генерала Шуршалина, стоявшего препоной на пути авторов этого безумного замысла, перековка монстров из свободных охотников в верных псов диктатуры была поставлена на поток.

Когда грянула внезапная и скоротечная катастрофа, похоронившая режим, они, бесконтрольные, разбрелись кто куда. Но следствием тесной работы со спецслужбами стали невиданные доселе мутации. Вот и сельскую общину возглавлял один такой монстр.

Стоит отметить, что людоедство в гибнущей на глазах державе не было каким-то из ряда вон выходящим явлением. Тяжелейший экономический кризис, помноженный на политические и местами военные конфликты порождали в населении апатию к трудовой деятельности. Однако инстинкт выживания при этом сохранялся. Бомжи и даже вполне оквартиренные граждане нередко промышляли охотой на человека. Органы правопорядка в этом смысле бездействовали, поскольку в ситуации разрушения всех и всяческих норм сами разбились на бригады и в основном бандитствовали.

Вот и понял один из мутантов, что теперь он не марионетка, исполняющая танец смерти на ниточках чекистов, а пророк новой религии. Ему очень кстати вспомнились заветы литератора-изувера Захара Садомазова, в кружке коего состоял юношей. Его уродливое и кровосмесительное богоискательство монстр довел до логичных глубин.

Паству он обрел среди городских люмпенов и особенно — опустившихся интеллигентов. Которым и втолковал, что евангельский призыв, есть плоть и пить кровь Сына Человеческого, извращен попами. Что для обретения вечной жизни и крепкого здоровья следует понимать его буквально. В качестве же потенциальной пищи может рассматриваться абсолютно любой, а не какой-то особенный представитель рода людского.

Можно было, конечно, продолжать пожирать себе подобных и в каменных джунглях, но в лесных дебрях, по замыслу предводителя монстров, процесс этот протекал бы более органично и перспективно. Так и вышло, что деревушка, давно уже оставленная изначальными обитателями, стала пристанищем для людоедов. Жертв из числа взрослых особей они заманивали посулами безбедного житья под эгидой международного благотворительного фонда, а детей просто похищали.

Когда через час партизаны покидали деревню, у них за спиной полыхало яростное пламя, обращавшее в пепел запертых в самом большом сарае каннибалов. А каждый боец шептал внутренне клятву: умереть или все же выжечь на Руси всех мироедов и людоглотов дотла.

* * *

Погруженный в тяжкие раздумья Генрих брел по Садовому кольцу домой. Он на отрез не мог взять в толк, какой конкретно бес (или в терминологии Дона Хуана, враждебный дух) его попутал. Никакого внятного смысла устраивать весь этот переполох, завершившийся неслабыми пиротехническими эффектами, не было. «Хорошо еще, что не придавило балкой, как того чеха», — подумал Генрих. И тут же с предельной ясностью осознал, что за такую везуху придется незамедлительно расплатиться. «Ну, да за мной дело не станет», — констатировал он, неведимкой двигаясь среди взбудораженных очередным терактом прохожих.

Нет, он не дематериализовался. Эта операция была все же не его магического уровня. Он просто, что называется, «отвел глаза» сначала спецназовцам, которые нелепо суетились в развалинах театра, а потом прочим москвичам и гостям столицы. Их взгляды обтекали Генриха, неспособные на нем сфокусироваться. Возникало, правда, у встречных неприятное ощущение, что некая муть мимо них промелькнула, ну да у мути же паспорт не потребуешь.

Лететь у Генриха сил после взрыва не было. Он вообще ощущал дикую потерю энергии. И жрец в связи с этим задавался резонным вопросом: «А смог бы я по воздуху чечена до высотки допереть, даже если бы все нормально прошло?» И утвердительно ответить не брался. Что лишний раз свидетельствовало — атака его была предельно авантюристична, и оправдать ее ничем не получалось. Дело было в том, что резать чеха (в котором Генрих учуял реального, конкретного воина, не то что прежние Майоровы клиенты) прямо на месте смысла не было. Жертвоприношения могли быть эффективны только в столичных высотках советской пары, ну и на пирамиде мавзолея, разумеется.

Поначалу Генрих с упырем-напарником пробовали было совершать ритуалы в гигантских доминах схожего очертания, понастроенных в Москве в лужковские годы. Без толку. Многие литры жертвенной крови пролились абсолютно впустую. Солнце не реагировало. Надо отметить, что брухо Хуан, давая им наставления и напутствия, просто на клочке бумаги нарисовал силуэты подходящих для их работы сооружений. Никаких дополнительных комментариев он не давал. Пришлось действовать методом проб и ошибок. Но, в конце концов, Генрих понял — советские высотки возводились, исходя из выверенных магических пропорций, а новоделы — абы как. Так что теперь он наобум не тыкался.

Дорога была недолгой, и уже через четверть часа жрец-террорист отмыкал ногтем (ключ он, разумеется, второпях не захватил) дверь квартиры на последнем этаже. Как он и ожидал, майор мирно посапывал в гробу. «Что с него взять, с упыря-то», — беззлобно усмехнулся Феликс и принялся готовиться к ритуалу. А он был между тем тяжек и крайне болезнен.