Звонарева не застал, он только вчера выехал в

отпуск. Не успел я пообедать, как меня пригласили на собрание роты. Рота меня просила остаться их

командиром, наговорили мне массу любезностей, не смотря на то, что я буржуй на все четыре стороны

и притом земский начальник. Многие солдаты части шумели на собрании роты и кричали, «что

ротный старого режима и корниловец» однако, это все не помешало моему единогласному избранию.

Я, конечно, тоже сказал несколько теплых слов, благодарил за доверие и т[ому] п[одобное]. А сам

думал: глупые, темные, дикие люди тем более, что они уже считают все это твердо установившимся

порядком. Мне не хотелось бы больше ни минуты оставаться в полку, но мне по необходимости

пришлось согласиться и остаться ротным командиром, т[ак] к[ак] я должен еще недели 2–3 пробыть в

полку для устройства своих дел. Вероятно, я солдатам понравился тем, что им не мешаю, а они мне.

Кроме фельдфебеля и еще 3–4 солдат я никого не знаю и в роте никогда не бываю. С первых дней

свобод мой принцип – ничего не делать, и этому принципу я был верен до сего времени. Солдаты меня

немного боятся, т[ак] к[ак] весьма редко видят, а кого мы незнаем, то стесняемся и боимся.

С солдатами я никогда не бывал «запанибрата» и не фамильярничал. Теперь же при «демократизации»

армии я начал некоторым подавать руку и приглашать садиться. Но не смотря на «равенство» солдаты

все-таки стесняются моего присутствия и не смеют садиться. Придя с собрания в свою халупу, мы с

Григорием стали строить планы побега из полка. Но я решил уйти с честью и, устроив дела, эвакуироваться или же перевестись в польскую дивизию (137), формирующуюся в гор[оде] Сугаве.

11 декабря. Пасмурно и холодно. Утром поехал в полк. Дела в полку очень плохи: солдаты, что ни

день дезертируют и полк тает, денег нет, ни гроша и продовольствия хватит только до 20-го.

Украинцы не пропускают ни хлеба, ни денег. Большинство полка недовольно избранием командиром

писаря Шурутова, над которым все смеются. Ведь солдаты не выносят начальников из своей среды, и

они не пользуются ни авторитетом, ни уважением. На командные должности выбраны офицеры, в

хозяйственной части – солдаты. Все же офицеры, неизбранные на командные должности, разжалованы

в рядовых. Погоны у всех как у офицеров, так и солдат сняты, а должность обозначается повязкой на

левом рукаве с соответствующими надписями. На обратном пути из полка, я заехал к командиру

Онежского полка полк[овнику] Кудрявцеву (138). В 9 ч[асов] вечера я возвращался домой. Была тихая, лунная и морозная ночь. Где-то справа в 40-м корпусе (139) гремела канонада и летели ракеты. Я было

удивился этому обстоятельству, ввиду перемирия, и вспомнил, что сегодня сочельник (140) по

н[овому] с[тилю]. Это немцы, а также и наши салютовали наступающему празднику.

12 декабря. Сегодня утром ушла в полк учебная команда. Младшие офицеры команды, как не

избранные на должности, взвалив на плечи мешки, пошли с командой.

13 декабря. Сегодня заезжал кап[итан] Герадовский (141). Он перевелся в польскую дивизию, куда

и меня зовет. На ультиматум большевиков румынам о расквартировании 2-й дивизии в гор[оде]

Батушанах [531], (142), о пропуске провианта, о снятии патрулей, на неприятие которого большевики

грозили разгромом Батушан, – румыны ответили боем. Сегодня в дер[евне] Бренуешти (143) была

стычка румын с 7-й кавалерийской дивизией (144). Вечером по направлению к

Батушанам [532] двигалась большевистская артиллерия.

14 декабря. Тепло, снег тает, сильный ветер. Утром ездил к кап[итану] Герадовскому [533]. Он

собирается и сейчас уезжает в г[ород] Сугаву на пополнение польской дивизии, скоро уходящей под

Минск. В 12 ч[асов] поехал в полк. Нашему корпусу румыны и украинцы предъявили ультиматум: или

войти в состав Украинского фронта (145) и подчиниться приказаниям главнокомандующего фронтом, или же убираться с этого фронта, сложив оружие на месте, иначе не пропустят ни продовольствие, ни

денег. Сегодня около деревни Бренуешти сдалась и была разоружена [534] 7-ая стрелковая

дивизия (146). Настроение в полку подавленное: глупая, идиотская солдатня, конечно, считает

настоящий демократический порядок окончательно установившимся, но их больше, безусловно, трогает скоро предстоящий голод. У полкового [535] же комитета и выбранного

командного [536] состава, как людей более или менее грамотных, нет уверенности в твёрдости

настоящего порядка и выборного [537] начала. Комитет и начальники в курсе дела и сознают

безвыходное положение корпуса и, что в случае голода, вся дикая толпа, не рассуждая, обрушится на

них. А «бывшие офицеры», которых осталось в полку 26, довольны такому положению корпуса и

только смеются и иронизируют над демократическими большевистскими приказами. Ни один офицер, конечно, не остался бы в полку при данных условиях, но многих задержали обстоятельства

финансового характера и др[угие]. И офицеры по тем или другим причинам, как избранные на

командные должности, так и оставшиеся за флангом, продолжают разъезжаться. Сегодня я обратился

к доктору с просьбой об эвакуации, но он категорически запротестовал – «уж слишком много за эти

дни я эвакуировал, погодите немного» сказал доктор. И я решил немного подождать: в 10 ч[асов]

в[ечера] выехал из полка. Дождь, ветер, грязь и густой туман.

15 декабря. Дождь целый день, грязь, ветер. Сегодня в приказе по полку объявлен порядок

выборов начальников. Начальники избираются на один год. В случае выражения недоверия

начальнику, числом более – 2/3 подчиненных, он может до истечения полномочий быть

переизбранным. Погоны у всего полка снимают. При служебных обязанностях начальники носят

перевязь на левой руке с соответствующей подписью. Обращение друг к другу по должности, прибавляя «товарищ» или «гражданин». Вестовые остаются только у ротных командиров, начальников

и выше. У докторов, чиновников, священника вестовые отбираются. Содержание пока у начальников

остается прежнее, впредь до особо установленных штатов.

16 декабря. Целый день изморозь и сильный ветер. Демобилизация идет ускоренным темпом.

Сегодня увольняются 1903, [190]4 и [190]5 года. «Революционная армия» разъезжается по городам и

весям всюду устанавливается «революционный порядок»: громя лавки, грабя, убивая и нарушая

транспорт. Как уже начинают составлять списки предполагаемых к увольнению годов, солдаты, уже

не ожидая приказаний, разъезжаются [538], требуя суточных денег [539]. А денег в полку ни гроша.

Полковой комитет пьянствует вместе с ком[андиром] полка и выборным командным составом, расхищает полковое достояние, хватая все, что не на учете. Солдаты разъезжаются довольные своей

победой над законом, правом, порядком и государственностью. Солдаты – это люди, для которых нет

ничего святого: государство, гражданский долг, отечество и национальная гордость – это все пустые

звуки для них.