Сколько-то драгоценных лучиков поймали правнуки бабы Лизы. Конечно, это только брызги ее бескрайнего моря счастья. Но как они нужны нам, как помогают выживать!

Спасибо тебе, наша бабушка, за такое наследство. Пусть из поколения в поколение передается твоя удивительная доброта, твое веселое и радостное приятие мира и всех живущих в нем.

Взрослые в глазах детей очень часто выглядят полными идиотами. Пусть не всегда, но весьма нередко. Я в детстве была девочкой доброжелательной и вежливой, однако давалось мне это нелегко.

Помню, очередное празднование чего-то там такого. Взрослым уже хорошо. Душа требует развлечений. А кто может быть веселее маленькой обезьянки девочки?

Неровной походкой приближается ко мне большая тетенька в блескучем платье – папина сотрудница. Невольно сжимаюсь: неужели целоваться полезет? Эти ненавистные поцелуи от взрослых: помадные, холодные, слюнявые от женщин и колюче-табачные от дяденек. Схватят – и давай тискать. Нет, на этот раз пронесло – целоваться не лезет.

Присела на корточки, впилась в меня блестящими глазами: «Настенька, а ты кого больше любишь, маму или папу?» Привычно изрекаю: «Одинаково всех». Плавали, знаем. Но эта тетка – твердый орешек, не отстает: «Одинаково не бывает. Хоть немножко больше кого?»

Несколько секунд размышляю: если ничего не ответить, не отстанет, по ней видно – приставучая тетка. Она явно собирается пытать меня до победного. «Ладно, – думаю, – раз она с папиной работы, скажу, что папу, ей должно понравиться».

«Папу», – тихонько шепчу я, надеясь, что тетка выплывет из комнаты и оставит меня в покое.

Неожиданно резво грузная тетенька вскакивает и с громовым воплем:» Ребенок сказал, что больше всех папу любит!» – несется в гостиную, где все чинно сидят за столом. Минут через пять в моей комнате появляется мама. Она ничего не говорит, молча поправляет на моих хвостиках бантики, зато говорят за нее ее грустные глаза.

Мне хочется провалиться, исчезнуть и раствориться. Мне стыдно и кажется, что я сделала что-то очень нехорошее.

Сцена вторая. Поздний осенний вечер. Я уже старше, хожу в первый класс. На кухне сидят мама и ее подруга Светка Бучнева. Разговор, видимо, у них увлекательный. Из-за кухонный двери валят клубы сигаретного дыма. Неожиданно мама громко зовет меня. Вхожу: в дыму еле видны два силуэта.

«Скажи, детка, – вкрадчиво обращается ко мне мамина подруга, – как ты думаешь, кто из нас старше, я или твоя мама?»

На минуту остолбеневаю от явного идиотизма вопроса. Что они сами не знают, кто когда из них появился на свет божий? В возрасте семи лет я еще совершенно не понимаю, сколь животрепещущ этот вопрос для каждой особи женского пола старше шестнадцати лет. Задумываюсь: мама моя работает, а Светка учится. И потом – мама как-то солиднее и умнее выглядит в моих глазах, глазах любящей дочки. Поэтому я со спокойной душой отвечаю:»Мама старше».

Светка, издав торжествующий вопль, скачет на табуретке, мама в отчаянии трясет головой. Я, ошарашенная столь бурной реакцией, убегаю в свою комнату. Через час туда заглядывает расстроенная мама: «Предательница, – бросает мне она, – Светке подыграла? Старуха у тебя мать?» Я закусываю губу, чтобы не расплакаться.

Взрослые не считают детей полноценными людьми. Чего только стоят их бесконечные вопросы о том, как зовут, сколько лет, как учишься. Вот попробуйте подойдите в метро к какому-нибудь мужику огромному и спросите у него, сколько ему лет и какая у него зарплата. А в случае небольшой – сокрушенно поцокайте языком и покачайте головой, как это делают взрослые, узнав о двойке.

Мне всю мою начальную школу приходилось врать, отвечая на вопрос об успеваемости. Не могла же я так с бухты барахты поведать какому-нибудь незнакомцу о том, что учительница первая моя поставила мне в дневник кол за то, что я забыла принести в школу циркуль, а я дома неуспешно исправила этот кол на четверку. После чего учительница первая моя поставила мне уже два кола и вызвала родителей. «Ого, – восхищался мой неунывающий отец. – Три кола за два дня! Эдак она у нас и на большую дорогу выйдет, станет Сонькой Золотой Ручкой».

Большие люди думают, что маленькие не думают. Уверяю, это совсем не так. Они думают больше и воспринимают все глубже. Иначе почему я помню всю жизнь еще два странных вопроса?

Ко мне в комнату заходит подруга моих родителей Любушка. Она мне нравится, у нее много цветных красивых шалей. Люба смотрит на меня и очень серьезно спрашивает:

– А у тебя когда-нибудь очень сильно голова болит?

– Нет, – испуганно отвечаю я.

Любушка еще несколько секунд смотрит на меня и молча выходит. Значительно позже я узнала, что она была подвержена длительным и крайне мучительным мигреням.

И второй случай, когда мамина юная сестра, прибежав откуда-то ночью, шлепнулась на мою кровать и стала меня будит, тормошить, щекотать: «Он любит меня, любит, скажи?» Вопрос помню. Свой ответ – нет.

Это я в углу в своих мыслях о странном мире взрослых людей:)

Теперь я понимаю, что очень часто в разговорах с малышами взрослые проговаривают самые свои больные вопросы и проблемы. Потом тети и дяди уходят, особенно не рассчитывая на ответ. А ребенок остается уже не один. В голове у него их вопросы, на которые нет ответа. Берегите детей не только на проезжей части! Дети, пусть эта мысль и покажется вам слишком революционной, тоже люди в каком-то смысле.

Как, оборотясь в прошлое, не сказать о застольях?!

Любой праздник, любое день рождения знаменовались таким столом, что мама не горюй! Как любит говорить моя свекровь Баба Зина: «Все было. Икра черная – икра красная!»

И ведь права бабуля. На столах было все, и какого качества! Рыбка красная со вкусом рыбки красной, а не окрашенного в розовенький цвет толстого куска картона. Поросеночек, в духовке запеченный, блаженно жмурился и не контролировал, подлец эдакий, запаха, исходящего из него и вынимающего душу из всех соседей по лестничной площадке. Пельмешки с лучком, ручками лепленные, салатик с крабовым мясом. И если сейчас кто-нибудь из вас скажет мне про крабовые палочки, я того извращенца быстро из читателей вычеркну.

Ну, селедочка под шубой, оливье – это обязательно. И беленькая холодненькая рядышком; слезка прозрачная по стеклу – перышки счастья по душе.

И не надо мне тут про алкоголизм. Культурно пить умели люди, закусывали.

Конечно, всякие случаи бывали. Вот помню: лет шесть мне, квартира наша еще на Вятской. У родителей гости. Хорошо сидят так, шумно. И я зашла посмотреть, не дадут ли ребенку косточку какую обглодать. Вдруг мамин-папин друг Мишка, который художник, встает и вежливо так говорит: «Спасибо! Мне пора!» И твердой походкой выходит из квартиры… через балкон. Третий этаж. На кухне наступает тишина, никто не ест, не пьет, все думают о чем-то серьезном.