Но бабушка все чаще стала говорить, что устала, что соскучилась по детям, что ей пора. Она еще успела стать прапра – родился мой старший сын Никитка, и через год тихо умерла. Она ничем особенным не болела, до последнего дня была на своих ногах и в здравом рассудке, но, видимо, пришел ее час. Каждый день своей долгой жизни молилась бабушка о том, чтобы умереть на своих ногах, чтобы не затруднить болезнью никого из своих. Так и случилось.

Разве может быть неожиданной смерть человека, давно разменявшего десятый десяток? Конечно, нет. Но пошатнулась земля под нашими ногами. Мы вдруг почувствовали, сколько давала нам эта старенькая маленькая бабушка. Мы остались без нашей молитвенницы.

Больше всего бабушка боялась, что ее не отпоют в церкви. Тихо и робко она иногда просила кого-то из нас не забыть об этом. Сразу, правда, сама обрывала этот разговор, не хотела нас нагружать. Но эта мысль беспокоила ее, это было видно.

Мама Аня. Рядом муж Федечка и свекр Федор Васильевич с моей мамой на руках

Никогда она не говорила нам о том, что мы должны ходить в храм, не заставляла молиться. Только скажет: Николай Угодник деток любит, будет трудно – зови его. Или расскажет о коротенькой молитовке, которой в детстве молилась.

Или начнет говорить, как ждут ее детки в Царствии небесном, как встретят они ее там. Вера ее была детской и абсолютной. В тот мир она верила больше, чем в этот. Во всяком случае, молитва, память о Господе в последние ее годы занимала весь ее день.

После того, как бабушка ушла, много черных событий случилось в нашей семье.

Баба Груня и мама Аня около братской могилы, в которой похоронен их сын и брат воин Димитрий

Не сразу, постепенно мы все пришли в церковь. И однажды, в храме Христа Спасителя, я отдала деньги афонскому монаху на помин моей бабушки. В ту же ночь, во сне, я оказалась в нашей с ней общей комнате на даче. Она сидела на кровати и молча смотрела на меня. Я подошла, встала перед ней на колени и протянула белую просфору. Бабушка взяла и улыбнулась. Она была рада: ее дети не умерли от голода, они знают, где хлеб насущный.

Труженица наша, кормилица, страдалица, верю, что хорошо тебе сейчас там, куда всю жизнь стремилась твоя душа. И знаю, что любишь и помнишь ты нас всех. Когда придет мой час, ты будешь рядом. Как была рядом со своей умирающей дочкой Анечкой.

Мама Аня тоже до последней минуты сохраняла живой и сильный ум. И вдруг напугала мою маму, сказав в последний день своей земной жизни: «Мама моя пришла».

Целый день она говорила, что рядом с ее кроватью сидит бабушка Груня. А ночью бабушка увела свою дочку туда, где нет печали. Мама – она всегда мама. В самую трудную минуту рядом.

Мама мамы моей мамы.

Прабабушка Грунечка.

Раба Божия Агриппина.

9 февраля – 130 лет со дня рождения знаменитого комдива Чапаева. Моя родная бабушка баба Лиза была медсестрой в его отряде. Она рассказывала об этом, но детская память мало что сохранила: бабушка умерла, когда мне было 13 лет, а в те годы меня очень мало интересовали бабушкины ратные подвиги, не девичьего ума это дело.

Зато я хорошо помню саму бабу Лизу и могу рассказать о ней, пламенной комсомолке и коммунистке.

Она совсем не была похожа на традиционную уютную пирогово-сказочную бабушку

Энергичная, с короткой стрижкой, черными, очень живыми и яркими глазами, к которым так шли непослушные смоляные, тронутые сединой кудряшки, вечно выбивавшиеся из прически.

Слишком громкая и бравурная, она вгоняла в тихий ужас мою мамулю, как только появлялась у нас на пороге.

Казалось, цель своей жизни она видит в том, чтобы каждый день своего существования сделать праздником.

Однажды родители опрометчиво оставили нас сестрой на бабу Лизу.

Бабуля сразу же велела нам свистать наверх всех наших друзей и подруг: веселье без коллектива в ее картину мира не входило.

Через полчаса галдящая толпа малолеток заполонила квартиру.

Баба Лиза тут же торжественно объявила фестиваль всяческих конкурсов.

Мы носили через всю большую комнату воду в столовых ложках из одной тарелки в другую: кто быстрее.

Пытались откусить от яблока, привязанного за шнурок к нашей тяжелой бронзовой люстре с хрустальными плафонами.

Прыгали, бегали, боролись, загадывали загадки и орали песни. Такой оргии не было в квартире ни до, ни после этого праздника жизни.

Баба Лиза блаженствовала. Она скакала наравне с нами. Грызла яблоко, свисающее с уже очень опасно накренившейся люстры, пела старые солдатские песни времен революционной юности и пыталась, скача на стуле, изобразить наглядно свои подвиги в отряде Чапаева.

В конце концов даже малые дети поняли, что такое безудержное веселье может плохо закончиться, и стали потихоньку расползаться по домам.

Когда вернулись мои родители, перед ними во всей красе предстала полностью порушенная квартира, глубокие лужи на полу, полуоторванная люстра и их дочурки, без сил валяющиеся в креслах.

Насколько я помню, баба Лиза к тому моменту счастливо успела смыться. Она, как Карлсон, всегда умела вовремя сбежать. Приводить квартиру в нормальное состояние пришлось нам вдвоем с сестрой.

До сих пор моя мама в ужасе круглит глаза, когда вспоминает этот наш день с бабушкой Лизой.

– А если бы люстра упала вам или другому кому на голову, – протяжно стонет мамуля, перед глазами которой до сих пор, не теряя красок, покачиваясь, висит тяжеленная бронзовая люстра, привезенная в наш дом когда-то папой из Индии.

Но никогда ничего плохого ни с бабой Лизой, ни с теми, кто участвовал в ее шалостях, не случалось.

Она была удивительно везучим и легким человеком. Уж не знаю, что из чего проистекало.

Может, ее феноменальная удачливость сделала из нее такого оптимиста?

Но, скорее всего, все же это именно ее радостное отношение к миру заставило его, этот мир, стать добрым по отношению к нашей бабуле – Елизавете Ивановне Милорадовой, из рода славного Милорадовичей.

Да, наша бабушка древнего княжеского рода. Сейчас передо мной лежат большие листы, на которых написано: «История родов русского дворянства. Дворяне Милорадовичи.»

Читаем: «Род дворян Милорадовичей происходит из Герцеговины, где до сих пор живы потомки этой фамилии, принявшие магометанство и переменившие фамилию».