Шагов за спиной она не слышала, удара по голове не ощутила – лишь яркой вспышкой промелькнула перед глазами вся ее жизнь, и словно теплое молоко разлилось по телу…

Антон Бенедиктович брезгливо посмотрел на жену: обрюзгшая фигура, неухоженное лицо – жалкая, безмолвная курица… Пианистка, мать ее! А ведь когда-то он с ума по ней сходил, сутки напролет торчал под ее окнами, ревновал, как мальчишка, к ее консерваторским утонченным очкарикам. Интеллектуалам убогим, эрудитам закомплексованным, солнечным мальчикам… Кажется, так она называла своих многочисленных поклонников—музыкантов. Ценителей, блин, ее виртуозной игры! В музыке он никогда ничего не понимал, но как же она была хороша, когда ласкала клавиши фортепьяно своими тонкими пальчиками! Сколько страсти, сколько эмоций он видел на ее распаленном лице… При взгляде на нее ему хотелось лишь одного: чтобы она отдавалась ему с той же страстью и самоотречением, с какой она отдается музыке. Ему хотелось, чтобы она безоглядно принадлежала лишь ему. И что в итоге он получил?..

– Тоша, ты должен остановить это. Прошу тебя. – Берушин с удивлением посмотрел на жену: сегодня она вела себя необычно, решила вдруг голос подать и даже робкие нотки настойчивости проявить.

– Шла бы ты спать, – вяло отмахнулся он от супруги, – поздно уже. И вообще, не лезь не в свое дело.

– Тоша, я тебя прошу… Ты не понимаешь, к чему все это приведет, – умоляюще глядя на мужа, залепетала супруга. – Так нельзя. Так нельзя!

– Иди спать, я сказал!

– Тоша…

– Иди, я сказал!

– Ненавижу.. – Она проговорила это так буднично и легко, словно поблагодарила его, и ушла, тихо прикрыв за собой дверь. Так тихо уходила только она.

– Что? – растерянно спросил Берушин, тупо уставился на закрытую дверь, и ему стало так одиноко, что захотелось завыть и напиться до беспамятства. Взять себя в руки стоило большого труда – он не имел права расслабляться. – Дура, пустоголовая курица, – со смаком процедил он сквозь зубы, взял телефонную трубку и набрал нужный номер. – Как дела? – поинтересовался он, внимательно выслушал собеседника и бросил трубку на рычаг.

Все шло не так гладко, как хотелось бы. Лера со своей любовью мешалась под ногами и путала все карты. Манипулировать дочерью с каждым днем становилось все сложнее. Настала пора серьезно с ней поговорить и вправить девчонке мозги, ведь на кону стояло очень многое. Теперь еще и жена нервы трепала. Каким образом она обо всем узнала? Глупая курица, что она вообще могла знать о жизни? Она же радоваться должна, что он спас дочь от тюрьмы, искренне возмутился Берушин, открыл хумидор, достал сигару, обрезал кончик и с наслаждением закурил, выпустив в воздух терпкое облачко дыма.

В кабинет постучали, и на пороге возникла молоденькая белокурая горничная. Берушин было собрался поманить ее к себе, ощутив легкое «волнение» в штанах: уже несколько месяцев он развлекался с ней на жестком кожаном диванчике в кабинете, но вдруг заметил, что девушка чем-то сильно встревожена.

– Что? – нахмурился он.

– К вам из милиции пришли, – проблеяла девушка и глупо округлила глаза.

– Откуда? – удивился Берушин.

– Из милиции, капитан Зотова Елена Ивановна, – сообщила горничная, и Берушин подавился сигарным дымом и закашлялся. – Так что, пригласить ее?

– Ты, значит, любезно сообщила ей, что я дома? – сквозь выступившие от кашля слезы раздраженно поинтересовался Берушин.

– А я не должна была? – испугалась горничная.

– Тупица!

– Но я…

– Что «но я»? Проводи ее в мой кабинет и приготовь нам кофе. А на будущее учти – больше никаких ментов в моем доме! Если им нужно, пусть повестками вызывают, за это время всегда подготовиться можно и с адвокатом все обговорить. Поняла? – Горничная смущенно кивнула. – Раз поняла, тогда иди, негоже сотрудника правоохранительных органов так долго под дверью держать.

– Так она не под дверью, она в гостиной…

– Господи, ну до чего же ты тупа! – воскликнул Берушин, поражаясь, что горничная все всегда принимает за чистую монету. Впрочем, за эту детскую наивность он ее и… хм… любил. – Иди, рыбонька, иди и не забудь про кофе, – смягчился Антон Бенедиктович, затушил сигару и открыл окно, чтобы немного проветрить кабинет. Все же ему предстояло пообщаться с дамой, пусть и не совсем «дамой», а сотрудницей правоохранительных органов. Берушин постарался настроиться на беседу, но представить хотя бы отдаленно предстоящую тему разговора он так и не смог.

Зотова буквально ввалилась в кабинет, не рассчитав силу, когда открывала дверь. Она пробежала по инерции пару метров, остановилась и сфокусировала взгляд на Берушине. Поздороваться и представиться ей явно мешала сильная одышка. «Ну и корова», – брезгливо подумал Берушин, разглядывая сотрудницу милиции и радуясь в душе, что заставил эту бабищу подняться на второй этаж.

– Добрый вечер, Елена…

– Елена Петровна, – подсказала Зотова.

– Да, да, Елена Петровна, проходите, присаживайтесь, – улыбнулся Антон Бенедиктович и любезно указал на кресло.

– Благодарствую, – обрадовалась Зотова и с разбегу плюхнулась в кресло. Под тяжестью телес Елены Петровны кресло издало весьма недвусмысленный неприличный звук, и капитанша смущенно хихикнула и зарумянилась.

«Вот дура», – подумал Берушин, но вскоре поменял это поспешно возникшее мнение на противоположное. Ее нелепость, неловкость, невоспитанность – все ее поведение и облик были своего рода тактическим ходом, причем весьма ловким – направленным на то, чтобы собеседник потерял бдительность и попался на ее остро заточенный крючок.

Зотова отпила из хрупкой чашечки глоток кофе, с наслаждением посмаковала напиток во рту, осторожно поставила чашку на блюдечко и с благодарностью посмотрела на Берушина, который к кофе даже не притронулся.

– Хороший кофе, – похвалила капитанша, – давненько я такого не пила. Правда, мне кофе строго противопоказан, давление и повышенная кислотность, – извините за подробности. Итак, Антон Бенедиктович, вы утверждаете, что Раису Михайлову вы не знаете и ее имя слышите впервые в жизни.

– Ну… на все сто этого я, конечно, утверждать не могу. Я, как вы видите, уважаемая Елена Петровна, человек уже немолодой, возможно, мы и пересекались с этой женщиной когда-нибудь. Кем вы, говорите, она работала?

– Работала? – вскинула брови капитанша, и глаза ее потемнели.

– Ох, Елена Петровна, ну и профессия у вас, – захохотал Берушин. – Вас насторожило, что я выразился об этой женщине в прошедшем времени? Так ведь?

– С чего вы взяли? – насмешливо спросила Зотова, невинно глядя Берушину в глаза.

– Я ведь не слепой. Но, уверяю вас, это вышло автоматически. Как только вы задали мне вопрос об этой женщине, я понял, что с ней что-то случилось.