— И как это проверить?

Симай внимательно посмотрел на Андрея.

— Ты вроде говорил, что твоя работа — имать разных воров и душегубцев. Так?

— Имать… А, ловить! Ну да, в том числе.

— А когда ты подозреваешь кого-то в воровстве или душегубстве, что делаешь?

— Э… ищу доказательства. Факты, улики. Причем такие, которые трудно опровергнуть. А то и вовсе невозможно.

— Верно. Вот и здесь то же самое. Будем искать доказательства. Которые невозможно опровергнуть.

— И как же мы их добудем? — поинтересовался Сыскарь. — Брызнем святой водой и посмотрим, что получится? Или вытащим французишку на солнце? Кажется, от солнца они дохнут. Помрёт — значит, вампир. Не помрёт — извинимся. Ошибочка, мол, вышла. Быват.

— Смешно, — кивнул Симай. — К слову, это хороший способ, если острога не боишься, уверен в своей правоте, как в том, что бог свят, и есть свидетели. Я так делал. И ни разу не ошибся.

— ?

— Не забывай, что и я сам наполовину вроде как вампир, хоть и не пью человеческую кровь. Но зато чую эту нечисть сразу и безошибочно.

— Рыбак рыбака видит издалека, — вспомнил подходящую, как ему показалось, пословицу Сыскарь.

— Ты ещё скажи, что яблоко от яблони недалеко падает, — буркнул цыган. — И почему все такие одинаковые? Как только человек узнаёт, что перед ним «сделанный мертвецом», так сразу пытается в нём мертвеца-вурдалака разглядеть. Это всё равно что в собаке, к примеру, искать волка.

— Ну да. А ты ещё скажи, что в собаке нет ничего волчьего.

— Есть. Поэтому собака и чует волка издалека. Но сама волком никогда не станет. Мало этого. Собака ненавидит волка всем своим существом. Знаешь почему?

— Знаю. Потому что она сама частично волк. Тут что-то вроде противоречия неразрешимого выходит. С одной стороны, служба человеку для собаки — естественное состояние и высшее наслаждение. Но где-то на самом донышке собачьей души живет память о том, что когда-то она была волком. Даже не память — тень памяти. Но тень эта неистребима.

— Тень памяти, — повторил Симай. — Хорошо сказал, красиво. Теперь понимаешь, отчего я ненавижу всех этих вакодлаков, упырей, вурдалаков, варколаков и прочих вампиров и не люблю, когда мне напоминают о моём с ними родстве?

— Понимаю, — сказал Сыскарь. — Извини, если задел твои чувства. Честно.

— Ладно, проехали.

— Как, как ты сказал?! — изумился Сыскарь.

— Проехали. В том разумении, что не будем к этому больше возвращаться. Выражение такое. А что?

— Удивительно. В моё время тоже так говорят. Но я считал, что это выражение недавно появилось.

— Не вижу ничего удивительного. Говорим-то мы по-русски, верно? А значит, и выражения легко могут быть одинаковые в разные времена.

Это был длинный день. И они вернулись к этому разговору ближе к вечеру, успев переделать кучу дел. И даже часок поспать — в счёт недосыпа предыдущей ночи и для того, чтобы бодро встретить ночь предстоящую. Потому что именно предстоящей ночью Симай и задумал провести операцию по обнаружению и возможному последующему уничтожению заграничного вампира Бертрана Дюбуа.

План у кэрдо мулеса родился следующий: они с Андреем притворятся путешественниками, ограбленными разбойниками на позднем вечернем Калужском тракте.

— Ты, как и раньше договаривались, русский, но из Америки. Не бедный. Путешествуешь по России-матушке, ищешь себе дела по душе и прибытку. А я — твой проводник и помощник. Человек вольный, работающий за деньги. Значица, ехали мы из Калуги в Москву, надеялись успеть к заставе до заката, да подзадержались — лошадь моя захромала, перековывать пришлось. Ну и напоролись на засаду разбойничью. Еле живые ушли. Лошадей потеряли, конечно. Ты человек в России новый, тебя плохо знают, но надеешься на протекцию, собственную голову, кошелек и удачу. Потому как слышал, что император Пётр ищет и привечает людей деловых и хватких. А ты как раз такой и есть. К тому же ещё и с деньгами. В общем, пусти, хозяин, переночевать нежданных путников, от разбойного нападения пострадавших, окажи гостеприимство. Мы даже и заплатить готовы, потому не какие-нибудь нищеброды, а люди с достоинством. Ну а там разберёмся — главное, в усадьбу попасть.

Сыскарь хотел было выразить сомнение в том, что их действительно пустят в усадьбу ночевать, но промолчал. Харитон Порфирьевич одобрил в целом план Симая, и Андрей подумал, что слово представителя двадцать первого века в веке восемнадцатом — первой его половине — не может весить слишком много, если касается обычаев и жизнеустройства. Потому как не обладает достаточной информативной поддержкой.

— Значит, договорились, — подвёл итог совещанию Симай. — Лошади за тобой, Порфирьевич. Всё должно быть как взаправду. Я даже пальну в воздух пару раз. А потом твой человечишка лошадок заберёт. Только смотри, чтобы надёжный оказался человечишка, не болтливый. Имеется такой?

— Найдём, — пообещал управляющий.

— Вот и славно. И ещё нам нужен кузнец.

— А кузнец-то зачем? — удивился Харитон Прфирьевич. — Или ты думаешь, я вам неподкованных лошадей дам? Обижаешь, кэрдо мулеса.

— Порфирьевич, ты, право, иногда как дитё малое неразумное бывашь. При чём здесь лошади? Пули серебряные я, по-твоему, сам лить буду? К слову, о пулях. С тебя ещё и серебро.

— Э! Мы так не договаривались!

— Так мы и о лошадях не договаривались. Только скажи на милость, как я тебе вампира добывать стану без серебра? А если он ещё и князем окажется? Не жадись, Порфирьевич. Сказавши «аз», говори и «буки».

— Вот же чертяка цыганская, — вздохнул Харитон Порфирьевич. — И много серебра требуется?

— Ерунда. Малой гривенкой[5], думаю, обойдёмся.

— Малой гривенкой! Не жирно будет?

— В самый раз. Это с изрядным запасом учти. Лучше пусть останется, чем не хватит.

Затем они перебрались в гостевую комнату на первом этаже усадьбы, которую им выделил Харитон Порфирьевич для подготовки и отдыха. Там было всё что нужно — два топчана, стол, стулья, шкаф для одежды. Управляющий ушёл, а Сыскарь, предварительно выпросив чистую холстину, сел за стол чистить «Грач» после ночной стрельбы. Симай, не скрывая любопытства, пристроился рядом. И, конечно же, немедленно засыпал Андрея вопросами по устройству незнакомого ему и удивительного оружия. Сыскарь, как мог проще, объяснил.

— Порох засыпается сюда, в гильзу. Это — пуля со стальным бронебойным сердечником. Всё вместе — гильза с пулей — называется «патрон». В магазине — эта вот штука с пружиной внутри называется магазин или обойма — восемнадцать патронов. Патрон в ствол подаётся пружиной. Боёк бьёт по капсюлю, тот воспламеняет порох, пуля вылетает. Тут же автоматически, как бы сама собой, выбрасывается пустая гильза, подаётся следующий патрон и можно снова стрелять.