Он полулежал на кушетке, прикрыв лицо книгой в зеленом кожаном переплете.

– Вы читаете «Гордость и предубеждение»?

Логан пожал плечами.

– Я читаю первое, что мне попалось на глаза на вашей книжной полке.

Он читал ее любимую книгу! Вот уж пытка, так пытка.

– Пообещайте мне, – сказала Мэдди, – что, когда я однажды выйду из-за ширмы, я не увижу вас с младенцем на руках. – Застав его со своей любимой книгой, она так растрогалась, что едва не забыла об угрожающей ей опасности. Возможно, увидев его с младенцем на руках, она бы расчувствовалась еще сильнее, а может, и нет.

– Это едва ли, – посмеиваясь, ответил он.

– Хорошо.

– Раз уж мы заговорили о книгах, – Логан встал с кушетки и отложил томик в сторону, – у меня к вам есть вопрос. Если вам так нравится эта книга, зачем вы придумали себе шотландского офицера, а не кого-то вроде мистера Дарси?

– Потому что мой герой должен был жить как можно дальше от Лондона и в этом смысле Шотландия вполне меня устраивала.

Логан усмехнулся.

– Ну и как, сработало?

– Не совсем так, как я планировала. А жаль. – Мэдди села за туалетный столик заплетать косу на ночь. Вместо ленты она воспользовалась лоскутом от тартана. – У вас еще есть вопросы?

– Да, один.

Мэдди обернулась и увидела желание в его глазах.

– Почему ты никогда не присылала мне свой автопортрет?

Мэдди удивил его вопрос.

– Не знаю. Наверное, потому, что мне никогда это не приходило в голову. Не хотите ли вы сказать, что вам хотелось увидеть, как я выгляжу?

– Конечно, хотелось. Я же мужчина, черт возьми.

Да, он мужчина. В этом трудно усомниться. Особенно сейчас, когда он расстегивал манжеты рубашки, демонстрируя загорелые мускулистые предплечья.

– Каждый раз, получая от тебя письмо, я ждал с надеждой, что найду в конверте рисунок с изображением женщины. – Логан стянул рубашку и повесил ее на спинку стула. – Но удача мне так и не улыбнулась. Ты присылала мне только мотыльков да улиток.

Мэдди перестала воспринимать, что он говорит, как только услышала эти заветные слова. Он «ждал с надеждой». Он радовался каждому ее письму.

– Вы… – Речь давалась Мэдди с трудом, во рту пересохло. – Вы ждали моих писем?

Логан стоял перед умывальником. Услышав ее голос, он обернулся к Мэдди.

– Война – тяжелая работа, сердце мое. И еще на войне часто одолевает скука. И про удобства приходится забыть. Если ты можешь надеть чистые носки – это уже праздник. Зубная щетка, – Логан повыше поднял ту, что держал в руке, – вообще на вес золота. И письма, любые письма – манна небесная. – Ополоснув лицо, он подошел к Мэдди и провел пальцем по ее ключице. – А нежное девичье лицо, пусть даже нарисованное – это вообще запредельное чудо.

Логан расстегнул верхнюю пуговицу ее ночной сорочки и приспустил ее с плеча.

– Сегодня только одна броня?

– Я вам доверяю, – сказала Мэдди.

С тяжелым вздохом Логан прислонился к изголовью кровати. Он ни разу не оторвал глаз от ее тела.

– Ну, тогда, нарисуй для меня свой портрет. Без карандаша, без бумаги. И прямо здесь и сейчас.

У Мэдди участился пульс. Отчего-то тело ее знало, как нарисовать картину без всяких вспомогательных средств, лишь силой воображения. Но она слукавила:

– Расскажите мне, как это сделать.

– Начни с того, что распусти волосы.

Развязав отрезанный от тартана лоскут, Мэдди принялась медленно распускать косу, время от времени покачивая головой, чтобы пряди рассыпались по плечам и спине. Мэдди поймала себя на том, что она согласна выполнить почти любое его желание. Нет, не ради него, нет. Ради себя. Ей нравилось чувствовать на себе его взгляд. Ей хотелось, чтобы он так смотрел на нее бесконечно.

– Теперь вот так, – сказал Логан и, расстегнув вторую пуговицу рубашки, ниже приспустил ее с плеча. Мэдди замерла в напряжении.

– Я просто хочу посмотреть, сердце мое. – Голос его звучал хрипло. – Позволь мне, я большего не прошу.

И Логан еще немного приспустил рубашку, обнажив ее грудь.

Пальцем он обвел сосок, который тут же отвердел.

Мэдди смотрела на его лицо, сведенное гримасой мучительно-острого желания. Если бы ей раньше сказали, что она способна довести мужчину до такого накала, то никогда бы не поверила. Логан сглотнул, и, глядя на его кадык, Мэдди подумала о том, что никогда не видела ничего эротичнее.

Всю жизнь Мэдди стремилась уйти в тень. И, честно говоря, роль наблюдателя казалась ей гораздо выгоднее и интереснее, чем роль наблюдаемого. И она в совершенстве овладела искусством растворяться в окружающей среде так, что становилась неотличимой от фона. А сейчас, впервые в жизни, ей совсем не хотелось выходить из фокуса внимания этого мужчины.

Она высвободила руку из рукава ночной сорочки. Затем расстегнула еще несколько пуговиц, вытащила и вторую руку. Мягкий лен белым облаком сгустился вокруг ее талии.

Сердце билось где-то у горла.

– Ляг навзничь.

Мэдди исполнила приказ и то ли из кокетства, то ли из-за тайной испорченности еще и приспустила сорочку ниже бедер, представ перед ним во всей красе без всяких покровов.

Неожиданно она оказалась перед непростым выбором: какую позу принять? Оставаться лежать на спине или все же повернуться на бок? Ноги согнуть или оставить прямыми? И что прикажете делать с руками? Закинуть их за голову? Вытянуть вдоль тела?

Самым первым побуждением было обхватить себя руками, но тогда эротизма в ее картине явно стало бы не хватать.

В итоге она выбрала позу на боку наискось поперек кровати со сдвинутыми в сторону, чуть согнутыми в коленях ногами. Одну руку она закинула за голову, другую положила на бедро.

Логан так долго смотрел на нее, не говоря ни слова, что это начало ее беспокоить.

– Может, не стоило…

– Тс-с-с, – приказал Логан. – Картины не разговаривают.

Мэдди провела кончиками пальцев по своей стройной шее сверху вниз. Отчасти она сделала это, чтобы его спровоцировать. Сейчас он скажет, что картины не только не говорят, но и не двигаются.

Но жалоб от него не последовало.

Если только сдавленный стон не воспринимать как жалобу.

Мэдди, не встретив возражений, продолжила «писать картину». Рука ее медленно двигалась вниз по ложбинке декольте. Логан пробормотал что-то на гаэльском языке. Как показалось Мэдди, он выругался.

Не отрывая взгляда от ее тела, он что-то расстегнул с изнанки килта, и тяжелый плед упал на пол. Логан предстал перед ней нагим. Обнаженным, загорелым, мускулистым, припорошенным жесткими пружинками волос.