– Что все это значит?

– Прошу прощения, – нахмурившись, сказала Мэдди. – Я подарила эту работу Гранту. Рисунок принадлежит ему.

– Он забудет через десять минут о твоем подарке. И никогда не хватится его потом.

– Вероятно, вы правы. Он не будет тосковать по рисунку, но он тоскует по своим детям.

– Этим вы ему не поможете. Чего хорошего вы добьетесь? Вы только расстроите его, заставив гадать, где они.

– Возможно, разговоры о тех, кого он помнит, помогут излечить его разум.

– Он уже больше года такой. Он не выздоровеет. Никогда. Все, что ему нужно, это стабильность. Тогда он будет чувствовать себя в безопасности. Не надо его тревожить, это лишь сделает его еще более несчастным.

Мэдди обошла вокруг стола и, вплотную подойдя к Логану, пристально посмотрела на него, скрестив на груди руки. Снова этот взгляд. Взгляд, как зонд, нащупывающий пустоты в его душе.

– Так вот почему для вас так важно делать вид, что мы обычная семейная пара. Дело не только в земле для ваших солдат. Грант верит, что вы вернулись к своей возлюбленной, той самой, что писала вам письма, и она стала вашей супругой. И, поддерживая в нем эту уверенность, вы внушаете ему, что его, Гранта, счастье совсем рядом – рукой подать. Что завтра вы поведете его в Росшир, и он увидится со своей бабушкой и малышами. Всегда завтра. И никогда сегодня.

Логан не собирался с ней спорить. Ему не было стыдно за себя.

– Я просто хочу для него покоя. Настолько, насколько для него вообще возможен покой.

– Но вы не можете до бесконечности лгать ему, Логан. Что будет, когда Грант станет старше? Когда он оглядится и увидит, что у его товарищей седые пряди в волосах, его руки стали морщинистыми и все его друзья имеют жен и детей, даже внуков?

Логан тяжело вздохнул и провел рукой по волосам.

– Это будет через много лет, а живем мы здесь и сейчас.

– Но это все равно случится. Неизбежно случится. Вы убеждаете себя в том, что можете уберечь его от реальности. Так вот, вам это не под силу. – Мэдди забрала у него рисунок. – Я знаю, что такое жить в мире, сотканном из лжи, Логан. Ничего приятного в этом нет. Это означает жить в постоянном страхе. В любой момент любая мелочь может разрушить этот хрупкий мир. То, что вы делаете, плохо для Гранта. И для вас тоже.

– Не вам решать, что хорошо и что плохо.

– Я хозяйка в этом замке. И я уже считаю Гранта своим другом. Вы можете попытаться указывать мне, что носить, куда идти и что подавать на ужин, но вы не можете запретить мне заботиться о нем и принимать участие в его судьбе.

– Могу. Я могу приказать вам все, что захочу. И будет так, как хочу я.

Мэдди молча покачала головой.

Логан наклонился над столом, опершись на него ладонями.

– Вы не должны оставаться с ним наедине. Он – крупный и сильный мужчина с непредсказуемыми переменами настроения и поврежденным рассудком. Нельзя знать, что он выкинет в следующую минуту. Когда я спустился и увидел вас вдвоем…

Мэдди стояла, склонив голову набок, и смотрела на него из-под полуопущенных ресниц.

– Вы за меня волновались. Как это мило.

Логан стиснул зубы.

– Ничего в этом милого нет. Я увидел опасную ситуацию и отреагировал.

Мэдди погладила лацкан его кителя.

– Я тоже за вас беспокоилась. Вы должны были вернуться вчера. Вот поэтому мы с Грантом и чаевничали ночью. Чтобы скоротать ожидание, – проговорила Мэдлин, поглаживая своими тонкими пальчиками пуговицу на его кителе.

– Вы испугались, но это вполне естественно.

– Не испугался я! Я разозлился.

– Это заметно. – Мэдлин подняла на него глаза. – Но я не понимаю почему.

Логан тоже не понимал. Не понимал точно так же, как не понимал, зачем он так много думал о ней за последние три года. Он утрачивал контроль над собственной жизнью, а Логан больше всего на свете не любил терять контроль над ситуацией. И, поскольку никакой надежды на то, что он сможет вернуть себе бразды правления, не наблюдалось, он решил, что заставит и ее утратить контроль над собой.

Логан качнулся ей навстречу и прижался губами к ее губам. Ему не пришлось трудиться, чтобы добиться от нее отклика. Губы ее разомкнулись сразу, и языки их сплелись в приветственном объятии.

Видит бог, он хотел ее.

Продолжая ее целовать, он стал развязывать пояс ее халата.

– Что вы делаете?

Логан не ответил, понимая, что если Мэдди до сих пор не поняла, что он делает, то в ближайшие минуты его намерения станут для нее вполне очевидными.

Пояс упал на пол. Льняная ночная сорочка была прохладной на ощупь и крахмально-хрусткой, но тело под ней было восхитительно нежным и теплым.

Логан усмехнулся. На этот раз на ней была всего одна сорочка.

Не сдержав стон, он стал прокладывать дорожку из поцелуев, скользя губами по ее шее и все ниже и ниже.

– Логан! – вскрикнула Мэдди.

Если она хотела его остановить, то тактику выбрала явно неудачную. Ему нравилось, когда она называла его по имени, очень нравилось.

– Вы сказали, что дадите мне время, – сказала Мэдди. – Время, чтобы найти иное решение. Я не могу допустить, чтобы это случилось.

– Это уже происходит. – Логан задрал ей сорочку и гладил ее по икре, снизу вверх, к нежной ямке на коленном сгибе.

– Ты ведь этого хочешь, сердце мое. Я знаю, что хочешь. Да, ты, конечно, можешь отрицать это на словах, но, если я прикоснусь к тебе, подтвердит ли твои слова твое тело? Или ты, горячая и влажная, будешь вздрагивать от моих прикосновений?

Руки его поднимались все выше, и она была такой нежной, такой теплой.

– Скажи мне, что ты не скучала по мне, – прошептал Логан. – Скажи мне, что ты не хочешь, чтобы я тебя трогал.

– Логан, я не могу…

Но голос ее сорвался, и он закрыл ей рот поцелуем.

«Нет, детка, ты не можешь мне это сказать, потому что это неправда. Ты хочешь меня так же сильно, как я хочу тебя».

Логану надо было в это верить. Иначе он сойдет с ума.

И, если не умом, то телом, Мэдди хотела его, ибо все оказалось именно так, как он предсказывал. Как и должно было быть.

Мэдди вскрикнула и перехватила его запястья.

– Логан…

– Только это, сердце мое. Только прикосновения.

И она сдалась и опустила голову ему на плечо. Логан дышал тяжело и хрипло.

И очень скоро он услышал первый робкий вздох наслаждения, за ним еще и еще. Логан замер, давая ей возможность привыкнуть к ощущению.

«Ты же умница, детка. Ты знаешь, чего хочет твое тело».