Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А другие цыгане? Они смирились с потерей золота?
– Почти все семьи разъехались после драки, которая началась сразу после того, как приехали пожарные. Дрались насмерть, было много раненых. Испугались, что полиция их закроет. И до меня только сейчас дошло, почему на самом деле тогда Люба не упомянула о золоте: она все эти годы обвиняла в убийстве Тамаша своего внука, то есть моего отца, – вот истинная причина ее молчания. Сейчас это уже не важно – мертвы оба: и баро, и его воспитанник.
– Но при чем здесь Юдин?
– Очень вероятно, что именно он завладел золотом. И возможно убил Тамаша. Задушил, когда тот его взялся подвезти на дачи. Это в том случае, если баро ехал к отцу. Или же второй вариант: он ехал уже обратно, опять же с золотом. Потому что не застал Шандора дома. Я тоже, если помнишь, его в тот день не дождалась! Но уехала часа в два, как выяснилось – еще до пожара. Как сказал Сотник, отец пьянствовал в это время в Пенкино у друга-собутыльника, вернулся домой только на следующий день. И то после обеда. Так что баро мог наткнуться на запертую мною дверь, развернуться и уехать.
– Я опять не вижу связи с Юдиным. Это Сотник до этого докопался? Каким образом?
– Сотник пока не в курсе. Это я «видела» картинку. В общем, если вкратце: в день смерти матери Георга Юдин передал ему какой-то серый мешок. Я предполагаю, с тем самым цыганским золотом. Уже в сентябре, после августовских событий, Фандо открывает строительную фирму. До этого кто-нибудь о нем слышал? Нет. А тут он сразу выкупает хороший кусок земли, строит склады и еще что-то там. Откуда деньги вдруг?
– Спроси…
– Сотник спрашивал. Георг ответил, что капитал – наследство матери. Соврал… А мне тут же «подсунули» ту картинку…
– Вообще не факт, Ляна!
– Тата, Георг не отрицал…
– Но и не подтвердил, я так понимаю.
– Да. Но логично же? Тогда получается, Роман Егорович – убийца?!
– Тебя занесло, – неуверенно произнесла Тата, а я лишь утвердилась в своих догадках. – Не пойму одного – тебе зачем ворошить прошлое? Ведь не сам же Георг, выходит, преступник, а его отец! Который его, кстати, в детстве бросил, так?
– Так. И куда-то делся после того, как облагодетельствовал сына. На долгие семь лет. Георг нашел его далеко за Уралом, в какой-то глуши только год назад. Юдин сбежал туда от правосудия? Лишнее доказательство, что он – убийца! – От одной мысли об этом замерло на миг сердце. И я могла себе представить, каково Георгу. А то, что он именно там, у дверей кабинета Сотника, подумал так же, я уже не сомневалась.
– Что делать будешь? – Тата уже согласилась с моей версией.
– Ждать разговора с Георгом. Я должна убедить его, что он ни в чем не виноват. Если только…
– Если только папочка не поделился, откуда золотишко?
– Ему бы вряд ли это удалось – я видела по шевелению губ, что он сказал ему всего пару слов… И не думаю, что Георг отреагировал бы на такое признание спокойно – он просто удивился, когда посмотрел, что в мешке. Отец быстро ретировался.
– Ты все еще хочешь связать свою жизнь с Фандо? – осторожно спросила Тата. – Ты не думала, что он сам может оказаться замешанным в разных преступлениях?
– Перед законом он чист. Это слова Сотника, у меня нет оснований ему не верить. Тата, у меня скоро прием, мне бы душ успеть принять.
Тата собрала на поднос посуду и, бросив на меня жалостливый взгляд, ушла.
На утренний прием были записаны две женщины. Одну я знала, образ второй, как только я посмотрела на имя в блокноте, нарисовался в голове четко – молодая, нет, скорее молодящаяся брюнетка субтильного телосложения. Возникшую при этом легкую тревогу я списала на собственное неспокойное состояние, потому что ждала звонка от Георга.
Почему так часто в последнее время вспоминался отец? Особенно его полный сострадания взгляд. Он знал то, о чем не знала я, – мое будущее. Когда-то он предупреждал меня, чтобы я не принимала близко к сердцу проблему каждого, кто будет обращаться ко мне за помощью как к гадалке. Иначе, пропуская через себя страдания людей, однажды можно понять, что наступил момент истощения душевных сил. Следом придут телесные болезни. А дальше – чувство обиды. На тех, кто, получив помощь, выпотрошив тебя, выплакав свои слезы, уходит в налаженную счастливую жизнь. Не забывая тебя, нет – помня и старательно избегая. Потому что ты – напоминание о не самых приятных днях, месяцах и годах. Этакое «чур меня» или «боже упаси», у кого как. Тогда мне было шестнадцать, я только что успешно прошла у отца проверку «на профи» – гадала одной из его пациенток. Меня распирало от гордости: та ушла, ошеломленная моими способностями. Я смотрела на отца и думала об одном – какие болезни? Я зубы лечила два раза за всю жизнь! У меня карточка из поликлиники толщиной в сложенную вчетверо газету. Я, даже провалившись в первом классе под лед и проведя в холодной воде несколько минут до появления помощи, впоследствии даже не чихнула. Парню, вытащившему меня на берег, сказала «спасибо», указала пальцем на свой дом и пошла в мокрой шубе и хлюпающих сапогах по набережной, волоча за собой неподъемный рюкзак с учебниками. Шла сдаваться отцу и боялась только одного – плохо станет ему от одного моего вида. Так и вышло – тот схватился за сердце. Маме вечером мы не сказали ни слова…
Я была здорова, запросто съедая в морозный день на улице мороженое, а в жару до пунцовой красноты сгорая на пляже. И я не выдержу чьих-то слез?
Два года я гадаю людям на папиной колоде Таро, порой даже не глядя в карты – достаточно взять человека за руку, закрыть глаза… картинки, а часто и «кино» дают достаточно информации. Бывает больно так, что вырывается крик, пугая человека. Но вся затраченная днем энергия восполняется ночным сном. Я научилась