– А как же… – Он вышел из комнаты.

– Не задерживайся – незачем! Просто поверь и уйди, Тальников. Теперь уже точно – без возврата.

Он резко развернулся, задев плечом дверной косяк. Не глядя на нас с Татой, буквально выбежал за услужливо открытую мной дверь.

– Прости, детка, – расплакалась Тата, обнимая меня. – Не сдержалась. Но он же не вернется, да? Как думаешь?

Я молчала, не зная, ругать мне ее или благодарить. Столько лет я пыталась привыкнуть к тому, что Саню должна называть братом. Он рос рядом со мной, но мамой называл мою маму. И все же первые шаги он сделал после моих слов: «Иди ко мне, сынуля». Я оговорилась машинально, а он пошел, присев на попу на середине пути. Я, именно я подхватила его на руки, чтобы утешить. Я постоянно сбивалась, называя его сыном, Тата с мамой тревожно переглядывались и старались не оставлять нас наедине. Спасла учеба в музыкальном училище, куда я поступила, потеряв из-за беременности и сложных родов два года после школы. Мне казалось, я начала привыкать. Саня был всегда рядом, я успокоилась. Я даже легко отпустила его в Германию с мамой и Отто, но уже через несколько недель после их отъезда поняла, что потеряла сына окончательно. Не впасть в депрессию мне помогли непросто складывающиеся отношения с Татой.

Информировать Тальникова об отцовстве я не собиралась вообще, мы так решили давно. Первой, получается, не выдержала Тата.

– Я скажу, что все придумала, если он вернется, – успокоившись, произнесла она неуверенно.

– Не переживай, он отправился чемоданы паковать. На бензин до Анапы у него точно хватит.

– А там он обрадует деда с бабкой наличием внука, – тоскливо констатировала она. – Какая же я дура!

– Сомнительный факт! – рассмеялась я, успокаивая Тату, но понимая, что она, в общем-то, в одном права – молчать Тальников не будет.

Я приняла по записи двух женщин, еще одну – по звонку знакомой, пообедала куриным супом с гренками, который доставила прямо на мое рабочее место виновато молчавшая Тата. А Георг себя никак не проявил. Я набрала сама, он сбросил. И практически сразу позвонил Сотник. Он был в городе, в ста метрах от моего дома – в любимом мною кафе у первого причала речного вокзала, где красавец-армянин Карен варил кофе на песке.

«Почему бы и нет?» – соглашаясь на встречу, подумала я. Надевая открытый сарафан и сандалии (в тридцатиградусную жару было бы странно упаковать себя в джинсы с футболкой), я на миг остановилась перед зеркалом в прихожей. За спиной замаячила Тата.

– Что-то не пойму тебя, Лянка. Зачем голову обоим дуришь? – недовольно произнесла она, касаясь руками моих оголенных плеч.

– Не выдумывай. Просто жарко. И я не на свидание, если ты об этом.

– Хочешь совет? Не хочешь, но я скажу – себе не ври, – бросила она, открывая входную дверь.

Ну, нравился мне Сотник. Или не так – от его быстрого взгляда, брошенного украдкой, от легкого, нечаянного касания рукой, тоскливо приглушенного вздоха я растекалась, как подтаявшее мороженое по блюдцу. Обволакивала слабость, лень было шевелиться, думать о чем-то серьезном, тем более о чужих проблемах. Рядом с ним я выключалась, по-бабьи сбрасывая с себя заботы на более сильного. Сотник мог бы стать той самой «каменной стеной». А я бы превратилась в домохозяйку – дети, кухня, храм. Раз в год отпуск на российском побережье, сотки в Царево, свекровь с зимними заготовками. Как раз то, что совсем недавно советовала заиметь Тальникову. Ах да, свекрови не будет… И даже без нее остальное – тоска смертная. И я выбираю Фандо с его кучей неясностей и смутным загадочным будущим. Выбираю, будучи не совсем уверенной, что оно, общее будущее, у нас есть. Свадьбу, как сказала Люба, мы переживем… а дальше?

Я уже почти дошла до кафе, издалека заметив на открытой веранде одиноко сидящего за столиком Сотника. Вот он, увидев меня, вскочил, двинулся навстречу. На лице – счастливая улыбка.

– Что-то срочное, Михаил Юрьевич? – осадила я его, сама отодвигая для себя стул от столика. – Карен, здравствуй! – повернулась я к сыну хозяина. – Мне как всегда, двойной. Спасибо.

– А я ничего не понимаю в кофе. – Сотник демонстративно сделал глоток из крошечной чашки. – По мне, так горечь жуткая. Разве что запах…

– Дело вкуса…

– Я вот о чем хотел поговорить с тобой, Ляна. Предупреждаю сразу, новости плохие. – Он как-то легко вновь перешел на «ты»…

Глава 22

Я вздохнула – конечно же, Сотник что-то накопал на Романа Егоровича. Или на самого Георга? И сейчас торопится донести информацию до меня. Не случайно он в городе!

– Слушаю вас, Михаил Юрьевич.

– Я говорил уже, что поднял из архива дело Тамаша Бадони. Эксперты тогда хорошо поработали с автомобилем, отпечатков много. Идентифицировать удалось почти все, машиной пользовался не только сам Тамаш, но и его соседи. Я решил повторно прогнать через базу оставшиеся неопознанными…

– Юдин? – без тени сомнений произнесла я.

– Да. Роман Егорович два года назад избил до полусмерти женщину, с которой жил в Алтайском крае, она написала заявление, его закрыли. Правда, позже забрала, осужден он не был. Отпечатки попали в базу. Понимаешь, я о чем?

– Значит, он мог быть убийцей баро.

– Да, и грабителем в одном лице. Ты мне ничего не хочешь сказать?

– Пока нет, Михаил Юрьевич. Я должна переговорить с Георгом.

– Ляна, сокрытие улик…

– Мы уже обсуждали с вами, что мои картинки – не улики. Их невозможно задокументировать и пришить к делу.

– Ну, хотя бы скажи, что увидела. Поверь мне, никакого предвзятого отношения к Фандо у меня нет и не будет.

– Георг действительно открыл фирму, получив от отца мешок с золотыми украшениями. Точнее, я «видела», как Роман Егорович передал ему его.

– Как выглядел этот мешок?

– Обычный, из серой мешковины. Довольно плотного плетения. Это случилось в день похорон матери Георга – нужно уточнить, какого числа.

– Похороны были восемнадцатого