тут на дороге для наблюдения оставлю. Кто его там знает, вдруг турки шибко обозлятся, узнав, что мы выскользнули из их ловушки, да и следом за нами на север двинут.

Третья дивизия Суворова вновь встала на свое прежнее место дислокации в Бырладе, а через неделю Егоров был вызван к генерал-аншефу. Александр Васильевич принял его немедленно.

– Рад, очень рад я, что в целости твой полк возвернулся, Егоров! – отрывисто произнес он после приветствия. – За такой славный арьергардный бой тебе бы самому и твоим героям-офицерам кресты на грудь вешать! Молодцы егеря, задержали неприятеля у реки, намяли сераскиру бока, мост взорвали и ушли восвояси. Вот уж он, небось, там ярился! Да и фланговый удар с востока от Дуная у турок тоже не удался, всего пару дней им не хватило там времени, чтобы отрезать нашу дивизию от основных сил армии. Хотя как знать, может, и пусть бы перекрыл путь, глядишь, и разбили бы мы там визиря, а, Егоров, как ты сам думаешь?

– Так точно, выше высокопревосходительство, непременно бы разбили! – уверенно воскликнул Лешка.

– Ну да, и я точно вот так же думаю, – кивнул Суворов. – Но приказ не просто от главнокомандующего, а от самой матушки императрицы был – не производить никакого рискованного дела и воевать строго так, как велит воинская наука. А наука в войне, как я полагаю, может быть одна, полковник, – это побеждать неприятеля всемерно, да не по утвержденным правилам и артикулам, а по личной уверенности и по твердому расчету! Причем воевать не числом, а умением! Не боясь при этом рисковать, опять же подчеркну – после самого твердого расчета! Ничего, русской армии еще предстоит бить всякого врага, а воинскую науку необходимо всемерно и далее развивать. Не дело это по закостеневшим, еще дедовским уставам воевать и ждать указания или одобрения сверху на любой свой маневр!

– Барин, чай позже подавать? – в комнату к Суворову заглянул Прошка.

– А чего это позже?! – встрепенулся тот. – Потом мне восемь пришедших с последней почтой газет читать, из коих шесть иноземных и только лишь две наши. А опосля я еще хотел бы и в церковь сходить. Так что ты крикни Митьку сюда, пускай он уже заносит приборы, вот вместе с Алексеем Петровичем мы сейчас и почаевничаем. Вы же не откажете мне в этом удовольствии, голубчик?

– Да неудобно как-то, ваше высокопревосходительство, – покраснев, ответил Лешка.

– Вот, слышал, Проша? Господин полковник не против чая, – усмехнулся генерал. – Подавайте уже его!

Александр Васильевич очень почитал черный чай, выписывая его из самой Москвы, как бы далеко он при этом ни находился. «По цене купи, как бы тебе дорог ни показался, выбери его через знатоков да перешли мне его очень сохранно, чтобы постороннего духа он отнюдь не набрался, а соблюдал бы свой дух весьма чистый», – писал он своему управляющему. Присланный ему чай он затем самым тщательным образом изучал, приказывая его просеивать через сито несколько раз. Заваривал его повар Митька непременно в присутствии самого Суворова. Наливал сначала полчашки, которую генерал отпивал, а потом давал указание оставлять так или же доливать кипятка.

– Добавляй сливки, Алексей, – подал он Егорову фарфоровую посудину. – Я в скоромные дни со сливками его люблю испить и тебе того же, голубчик, советую.

Разговор за чаем крутился вокруг последних событий, касающихся войны с Турцией. Несмотря на более чем полугодовое бездействие русских войск по причине отсутствия в них командующего и недавний досадный отход из Южной Валахии, в победе над неприятелем генерал-аншеф был совершенно уверен.

– Не позволит матушка императрица такому же сраму случиться, какой у цесарцев произошел, – заявил он уверенно. – Потому и отказалась она участвовать в этом позорном Рейхенбахском конгрессе, где австрияков просто втоптали в грязь. Помяни мое слово, Алексей: совсем скоро для нас барабаны сигналы «В атаку» и «На штурм» пробьют! Получен приказ, – взглянул он на Лешку пристально. – Главное армейское квартирмейстерство предписывает мне как можно скорее отправить твой полк в Кишинев, куда уже переехала из Ясс и вся ставка главнокомандующего. Жаль мне, конечно, с такими орлами, каков ты сам и какие под твоим началом служат, расставаться, но думаю, что совсем даже неспроста такая вот срочность возникла. Помяни мое слово, Алексей: совсем скоро нам опять доведется вместе неприятеля воевать. А там и до виктории недалеко. Думал вот позвать тебя к ужину, у меня сегодня господарь молдавский со всей своей многочисленной свитой обещался быть. Ты как, хотел бы на этом приеме присутствовать? – посмотрел он внимательно на собеседника.

– Ва-аше высокопревосходительство, Алекса-андр Васи-ильевич, – протянул жалобно Лешка, – лестно мне такое приглашение от вас слышать, но вы ведь и сами только что сказали, что вам предписано меня как можно скорее от себя в Кишинев отправить. Не хотелось бы мне вас подводить. Для такого вот дальнего перехода ничего ведь еще у меня не готово.

– Каков плут! – рассмеялся Суворов. – Учись, дуралей, как начальству нужно вежественно отказывать! – кивнул он прислуживающему за столом Дурасову. – Это вот ты у нас безо всяких манер можешь цельного принца водою окатить или у своего барина при высоких гостях тарелку из рук вырвать. А тут все грамотно сказано, так что даже и зацепиться не за что.

– Да куды уж нам, сиволапым, с их высокоблагородиями тягаться, – пожав плечами, пробормотал Прошка. – А ежели у вас лишнюю тарелку вовремя не взять, так вы же опять потом, барин, будете животом мучиться, а мне за то палками грозить.

– Буду, конечно, а то, глядишь, и поколочу! – хмыкнул Суворов. – Ну что, Егоров, значит, отказываешься от ужина у генерал-аншефа?

– Я бы с удовольствием отужинал, Александр Васильевич, – вздохнул Лешка, – но теперь уже, видно, после победы.

– Хороший ответ, – словно взвешивая слова собеседника, усмехнулся генерал. – Ну, значит, так тому и быть, отужинаем с тобой после победы. Признаться, мне и самому едва льстит развлекать это чванливое светское общество. Но что же поделаешь, Алексей, политика, а мы сейчас на молдавской земле стоим.

Суворов неохотно тратил деньги на парадные обеды. Князь же Потемкин-Таврический, у которого как-то не складывались отношения с Александром Васильевичем, напротив, горел желанием отобедать с ним. По факту он не раз напрашивался на обед к Суворову, но вот скромником его светлость вовсе даже не был, о чем великий полководец и сам был прекрасно осведомлен. Поэтому в итоге обед он князю Потемкину устроил, но, как всегда, по-своему, «по-суворовски» – с эдакой «подковыркой». Генерал пригласил к себе Матоне, метрдотеля, служившего у самого светлейшего, и заказал ему просто роскошнейший обед с расчетом на