— Однако пока вы шьете новый костюм, господину мэру нужно будет в чем-то ходить, — сказала Агата. — У вас же есть готовое платье? Что-нибудь из этой вот синей ткани в елочку. — Она указала на образец.

— Готовое платье? — с сомнением в голосе произнес Кеманежич. — Подождите, госпожа Крович, я посмотрю.

Когда они остались наедине, Тибо благодарно посмотрел на Агату.

— Спасибо!

Агата сочувственно улыбнулась.

— Я не знаю, как с ними разговаривать, — сказал Тибо.

— Он на это и рассчитывал. Вы не должны позволять так собой понукать.

— У меня замечательно получается управляться с начальником полиции или с секретарем Городского Совета, это у меня только… — он понизил голос до сдавленного шепота, — с портными так.

Агата опустила взгляд на свои туфли.

— Вы заметили?

— Да. Он назвал вас «госпожа Крович».

— Нужно его поправить.

— Да, конечно, — согласился Тибо, но было в его голосе что-то мальчишески-неохотное. Такой гон куда больше подошел бы для фразы «Ну пожалуйста, еще пять минут!»

Они смотрели друг на друга, пытаясь сдержать смех, пока не вернулся господин Кеманежич, сопровождаемый бледным юношей с огромной кипой костюмов в руках. Тогда они снова постарались обрести серьезный вид.

Господин Кеманежич отдернул занавеску примерочной кабинки так, что загромыхали кольца, на которых она висела.

— Будьте добры примерить, господин мэр!

Господин Кеманежич обладал удивительной способностью (наблюдающейся также у матерей, очень хороших учителей и злодеев-дворецких в фильмах про инспектора Войтека) произносить даже самые простые и вежливые просьбы так, что они казались зловещими угрозами. «Будьте добры примерить» в его устах звучало так же грозно и безысходно, как в устах тюремного надзирателя звучат слова «Пора, сынок», обращенное к узнику камеры смертников.

Тибо беспокойно посмотрел на Агату, но та только тихонько похлопала его по руке.

Снова загромыхали кольца занавески, и Тибо остался один в деревянной примерочной кабине. В ней была тусклая лампочка, укрытая матовым стеклянным колпаком, зеркало с левой стороны, два крючка с правой и маленький коричневый плетеный стульчик в углу. Тибо присел на него, развязал ботинки, встал и снял их один о другой. Потом снял пиджак и повесил его на крючок, стянул брюки, аккуратно сложил их по складкам и повесил на спинку стула. Брюки тут же с тихим шелестом сползли на пол и сложились гармошкой. Тибо подобрал их и положил на стул. Больше попыток к бегству они не предпринимали.

Тибо хмуро посмотрел в зеркало. Черные носки, белые ноги, свисающий подол рубашки. «Я похож на индюка», — прошептал он и надул щеки. Разве может он показаться желанным хоть какой-нибудь женщине, не говоря уже об Агате Стопак, нежно-розовой, соблазнительной и благоухающей «Таити»? «Впрочем, обычно начинают раздеваться не с брюк, — сказал он сам себе. — Как правило, начинают сверху». Однако это не снимало проблему носков. Тибо представил себя облаченным в одни лишь носки и простонал:

— О, Вальпурния!

— Все в порядке, господин мэр? — послышался голос Кеманежича.

Занавеска шевельнулась, но Тибо успел схватить ее и остановить.

— Все замечательно! — рявкнул он. — Спасибо. Один момент!

Он опасливо отпустил занавеску, но та больше не выказывала поползновений распахнуться.

Еще секунду постояв настороже, Тибо вытянул брюки из вешалки, на которой висел первый костюм из предложенных господином Кеманежичем. Приятный синий цвет, глубокие карманы, на боках — застежки, которые можно приспособить по размеру. Хорошие брюки. И точь-в-точь впору. Тибо надел ботинки. Нет, точно — эти брюки ему впору! Тибо любовался своим отражением в зеркале, как вдруг РРРАЗ! — занавеска распахнулась, и за ней предстал господин Кеманежич, вцепившийся в свисающий с шеи сантиметр так, что побелели костяшки.

— Все в порядке, господин мэр? Может быть, позволите помочь? — Еще одним неуловимым жестом он освободил пиджак от вешалки и набросил его на Тибо. — Костюм, как видите, однобортный. Вам очень к лицу. Четыре пуговицы на обшлаге. Одна шлица. Очень современный стиль.

— Я думал… — начал Тибо.

— И совершенно правильно, господин мэр, я полностью с вами согласен. Двубортные костюмы идут мужчинам более худощавого телосложения. — Кеманежич приставил к животу Тибо два пальца и обежал ими его талию. — Очень хорошо сидит, не слишком узко. — Затем он хорошенько дернул за шов на спине. — Садиться будет удобно, как видите. Мы гордимся своим щедрым кроем.

— Спасибо, — пробормотал Тибо. — Я как раз думал о чем-то в этом роде.

— Очень приятно это слышать, господин мэр. Давайте теперь покажем результаты наших усилий обворожительной госпоже Крович.

И единственным вальсирующим движением господин Кеманежич развернул Тибо так, что он в мгновение ока оказался по ту сторону занавески.

Агата встала, приветствуя их появление улыбкой.

— О, да, — сказала она. — О, да, это то, что нужно. Дайте-ка, я посмотрю поближе… — По ее голосу слышно было, как она им гордится, и чувство это было более чем просто дружеским. Таким тоном жены обычно говорят о своих мужьях. Тибо заметил это и решил, что он не против. Ему казалось, что у нее есть на это право.

Именно таким голосом говорила бы с ним Единственная, если бы она только была в его жизни, если бы он ее нашел, — и сейчас, слушая Агату, Тибо понимал, что он все-таки нашел ее. Агата и была той единственной.

Она столько лет была рядом — и только сейчас, в магазине Купфера и Кеманежича, среди ящиков с надписями «носки синие» и «носки черные», стеклянных шкафов с нижним бельем и ночными рубашками, вешалок с галстуками кричащих расцветок, что стояли вокруг и смотрели, словно зеваки, увидевшие аварию на дороге, — только сейчас он понял, что она была Единственной все это время. Но она была Агатой Стопак, и, хотя они и выйдут из магазина вместе, вскоре она должна будет с ним расстаться. Она должна будет расстаться с ним на ближайшей трамвайной остановке и отправиться на Александровскую улицу, к обойщику Стопаку. Он увидел это так ясно, как если бы смотрел на город с высоты моего собора. Он увидел это и спросил:

— Ну как?

— О, мне нравится. Очень элегантно. — Агата повернулась к Кеманежичу: — А есть у вас такой же, только черный?

— Да, сударыня, есть.

— Точно такой же?

— Точно такой же, сударыня, — с ледяной вежливостью ответил Кеманежич. — В точности. Абсолютно идентичный.

Агата обворожительно улыбнулась.

— В таком случае мне кажется, — она обменялась с Тибо быстрым взглядом, — мы его возьмем. Я имею в виду черный. Упакуйте, пожалуйста, оба. И вешалки тоже.

Господин Кеманежич слегка поклонился, как поклонился Емко Гильом в книжном магазине, признавая, что имеет дело с достойным противником, и удалился.