Теперь нам предстояло максимально укрепить все возможные лазы, которые могли использовать живые мертвецы для проникновения в дом. Мы с Гошей оба безумно нервничали, готовя здание к обороне; делали всё быстро и переговаривались, естественно, вполголоса, тоже очень торопливо и напряжённо. В любой момент оно, – то страшное, от одной мысли о котором морозец пробегал по коже, и кровь стыла в жилах, – могло начаться…

Оконные проёмы (всего по первому этажу их было три) были той ахиллесовой пятой, которая и вызывала у нас наибольшие опасения. И хотя располагались окна довольно высоко и в них невозможно было залезть снаружи без посторонней помощи или же не воспользовавшись каким-нибудь возвышением вроде табуретки, всё же афганцы, учуй они запах живых людей внутри здания, вполне вероятно исхитрятся и проникнут внутрь. А вот если они окажутся внутри, то нам останется уповать только лишь на ультрафиолетовую лампу и на огнестрельное оружие… Но как бы мы могли забаррикадировать оконные проёмы? Практически никак! Четыре, целых четыре открытых проёма, по сути, делали нас лёгкой добычей, найди афганцы возможность забраться в них. Но! Одно окно находилось в одной, а два других – в другой комнате первого этажа. Между обеими комнатами, слава Богу, висела на косяках нетронутой металлическая дверь с замком, но ключ? Ключа, естественно, в замочной скважине не торчало. Что делать? Гоша впопыхах принялся пытаться провернуть личинку замка сперва перочинным ножом, затем какой-то проволокой, которую он нашёл среди барахла на втором этаже, где в большом количестве валялись различные остатки от былого обилия стройматериалов: несколько мешков с цементом, стамески, рубанки, провода, банки с высохшей краской и много ещё всего разного. Надо заметить, что в этом особняке, по-видимому, незадолго до того, как из-за «Конца» света» он был покинут навечно своими хозяевами, затеивался капитальный ремонт. Естественно, начинался он со второго этажа, поэтому-то там и обнаружился столь обильный запас стройматериалов. Само здание изнутри тоже было приведено в предремонтное состояние: ободраны обои, редкая мебель обтянута полиэтиленом, под ногами – голые цементные полы. Какие-либо ценные вещи вроде бытовой техники, одежды, посуды, да и, впрочем, каких бы то ни было предметов быта, по всей видимости, в большинстве своём были забраны хозяевами с собой, когда те оставляли свой уютный домик. А то, что не было увезено хозяевами, было растаскано по крупицам мародёрами. Так что здание внутри было пустынно и безлико, серо и жутковато от кромешного мрака, висящих с потолка проводов, плесени на бетонных полах и стенах и чувства полной безнадёжности, которое невольно возникало от всего этого…

Так вот, Гоша пару минут ковырялся с замком, но тщетно! Механизм ни в какую не поддавался, и замок не проворачивался. Времени на то, чтобы ковыряться с замком дальше совершенно не было. Тогда мы просунули в металлическую дугообразную дверную рукоять длинную металлическую арматуру, также найденную среди барахла на втором этаже. Сделали мы это так, что последняя встала в распорку со стеной и не позволяла двери открыться из другой комнаты. Таким образом, мы отсекли, насколько это было возможно, ещё один потенциальный путь проникновения афганцев внутрь здания. Оставалось совершенно незащищённым одно лишь окно – как раз то, через которое я и влезал обратно в здание после того, как закончил возиться с проводами на улице. Мы с Гошей синхронно прошептали: «Мешки!», после чего, не тратя времени на уточнение деталей, стремглав побежали на второй этаж и в несколько заходов приволокли оттуда пять мешков с отсыревшим и затвердевшим от времени цементом и завалили ими кое-как оконный проём. Конечно, конструкция эта не представляла из себя надёжного оборонительного сооружения, ведь наваленные мешки достаточно было лишь с определённым усилием стряхнуть с подоконника, чтобы мрачный кирпичный особняк вновь обратил к кишащему нечистью лесу чёрный зев пустого оконного проёма, открывающего прямой путь к забаррикадировавшейся добыче. Но мы надеялись, что наваленные на подоконник мешки хоть как-то, но увеличат наши шансы остаться в живых предстоящей ночью, хотя бы немного усложнив афганцам задачу по проникновению внутрь…

И только последний мешок глухо плюхнулся на четыре остальных, где-то вдалеке, метрах в восьмистах, раздался пронзительный вопль. Человеческий!

– Началось! – прошептал Гоша, дёрнул меня за руку и мы плавно проскользили на тот лестничный проём между первым и вторым этажами, где лежал весь наш подготовленный к бою арсенал. Было очень страшно, невыносимо страшно. И холодно. Мы заняли свои боевые позиции, сев под окном на лестнице. Мы сидели на полу справа и слева от окна, которое было как раз на уровне наших с Гошей голов. Естественно, никакого стекла или решёток в оконном проёме не было. Достаточно было повернуть голову и чуть вытянуть шею, чтобы увидеть сквозь окно всю панораму местности: прямо и чуть правее начинался лес, левее – здоровенное припорошенное снегом поле. Те двести метров, что отделяли дом от поля и леса, хаотично заросли кустарником и были ни ухоженной некогда территорией, ни совершенным буреломом. Вернее всего, эту зону можно было назвать просекой. Я, едва переводя от страха дух, медленно и осторожно повернул голову и буквально одним глазком выглянул в окно. Тьма сожрала всё вокруг, лес вдалеке виделся теперь сплошной чёрной стеной. Только поле, присыпанное снегом, жутковато поблёскивало, залитое холодным светом полной, поднявшейся уже довольно высоко луны. Под луной зловеще проплывали серые тучи, будто бы норовя погрузить всё на земле в непроглядный мрак, лишив её и без того блёклого, тусклого лунного света. Я сглотнул от жуткого зрелища, даже не успев ещё опустить глаза чуть ниже, посмотреть не в далёкие панорамные виды, а хотя бы на ту самую просеку. А может быть, я нарочно не смотрел? Да, чего греха таить? Мне было, откровенно говоря, страшно опускать глаза ниже, ибо… Ещё вопль, но уже не человеческий, прокатился вдруг где-то сбоку, но уже ближе, чем до этого. Похоже, предсмертным рёвом погрузила в трепет всё живое, что могло ещё находиться в радиусе километра, корова или, может, какой-нибудь лесной житель: лось или кабан. Может медведь? Не знаю почему, но в панике, в ментальной панике, я начал перебирать в голове варианты относительно того, кому бы мог принадлежать рёв. В конечном счёте я всё же решился опустить глаза чуть ниже линии горизонта…

Несколько секунд я тупо вглядывался в полутьму, не в силах сразу различить что-либо на просеке. Когда глаза начали понемногу привыкать к контрастирующему с кромешной тьмой внутри помещения лунному освещению, я отчётливо различил тёмные силуэты голых кустарников, чёрными пятнами покрывающие белёсый из-за снега земной покров. Гоша тоже выглянул из-за кромки оконного проёма. Так мы сидели с минуту, не шевелясь и не произнося ни слова, пока Гоша вдруг не дёрнул меня за руку. От неожиданности я чуть было не вскрикнул, но, слава Богу, сдержался и круглыми от страха глазами уставился в его лицо. Он приложил указательный палец к губам, призывая тем самым не произносить ни звука. Потом медленно, оторвав палец от губ, провёл рукой по воздуху и указательным пальцем ткнул куда-то вперёд и чуть вниз в оконную рамку. Я вперил взгляд на то место, куда был направлен Гошин наполовину оголённый, торчащий из обрезанной по фаланги пальцев чёрной дерматиновой солдатской перчатки, палец. Гоша указывал на место, находящееся где-то посередине между нами и лесом, то есть метрах в ста от стен нашего особняка. Куст, снег, чуть правее ещё какой-то куст. Остов какого-то старого автомобиля… Я пробежался глазами влево и вправо раза два-три пока… Пока взгляд мой не приковал к себе какой-то копошащийся у одного из кустов силуэт. Человеческий силуэт! «Афганец!» – прошипел еле слышно Гоша. Ещё несколько секунд мы смотрели за шевелящейся фигуркой, после чего мы оба отчётливо увидели, как поодаль, где кончался лес и начиналось поле, стремительно выскочила из леса такая же фигурка и побежала куда-то вдаль, через поле. Затем ещё. Потом уже ближе к нам, на просеку, выбежали ещё несколько силуэтов. «Началось! Господи, спаси и сохрани», – прошептал Гоша и перекрестился. Я хотел было открыть рот, чтобы сказать что-то нецензурное, но понял, что язык мой намертво прилип к нёбу, а тело от ужаса отказывалось двигаться и обмякло. С каждой минутой всё больше афганцев вырисовывались перед нашим взором и молча, бесшумно, бежали в разные стороны. Мы, оцепенев и не рискуя даже пошевелиться, заворожённо глядели на просеку. Пять, семь, пятнадцать афганцев пробегали уже совсем рядом с нашей «крепостью» и скрывались затем из поля зрения, направляясь куда-то в северном направлении. Бежали они справа налево по отношению к нам.