Хорошо Маше и прочим работникам разведки – у них используют специальные средства связи, и куда более живучие. Но вот спецотдел тайской полиции ничем таким пока не озаботился, увы.

– Кхун Ум, – Андрей опустился к девушке, смирно лежавшей под скалой, – у вас есть телефон?

– В сумочке, – запекшимися губами ответила та, не открывая глаз. – А зачем тебе? Хочешь посмотреть, не переписываюсь ли я с другими парнями? Ревнивец… Зря, лучше бы доверял мне…

Произнесено было с такой мягкой, слегка обиженной интонацией, что Андрей не сразу понял неуместность сказанного. Уж не бредит ли она?

Нашел ее телефон – батарея показывала один процент.

– Да твою ж… – выругался Андрей по-русски. – Ты что, издеваешься?

– Какой смешной язык, – бормотала Ум, – «ш-ш-ш»… Как будто снег сыплется с еловых веток и шуршит. Хотя… откуда я знаю? Я снег только в холодильнике видела. А елки… даже не знаю, в телевизоре…

Молясь, чтобы хватило заряда, Огневский отбил сообщение на номер Мэу:

«Срочно помогите. Побережье у острова Махадилокпхоп. Окружены, ранены. Постараемся укрыться в скалах».

Телефон издал мелодичный звук отправки и погас.

Эта часть побережья не плоская, как вокруг Паттайи, а скалистая. Волны плещутся тут об известняковые мысы, между которыми ютятся узкие пляжи.

Огневский привел лодку на один из таких – десятиметровый карман среди пористых скал, с полосой темного галечного пляжа.

Он положил Ум на расстеленную куртку под выступом скалы, защищавшем от солнца. Она начала сдавленно стонать, и он сделал ей еще один укол.

Потом возвратился в лодку, запустил мотор и развернул кормой к берегу. Обломком дерева, найденным на прибойке, заклинил руль в прямом положении. Выпрыгнул в море с борта и пару секунд смотрел, как пустое судно уходит в сторону Паттайи. Толку от плавсредства все равно никакого, если кругом засада. А так хоть на какое-то время, может, обманет Савиловских головорезов.

Лишь бы Мэу поскорее прочла сообщение. Современные тайцы не отлипают от мобильников – пусть хоть сегодня это будет во благо.

Доплыл обратно в бухточку, пошел к месту, где лежала Ум. Надо будет вернуться с веткой и замести следы на песке… Потом оставить девушке аптечку и главное сокровище – пластиковую бутылку, взятую в лодке пулеметчика, до половины наполненную пресной водой. Дальше вскарабкаться по скалам, благо известняк, в нем полно трещин. И пробираться через лес до дороги, а там звать помощь.

– Ан-дэ-эй! Ан-д-э-эй! – услышал он отчаянный, слезный крик девушки.

Прибежал, выхватив пистолет, но оказалось, что все в порядке, она просто потеряла его.

– Я услышала мотор, думала, ты уплыл. Но потом думаю, нет, дура, он не уплывет без тебя, он такой… такой… Кхао ни бэп… [Он такой. – тайск.]

Она перешла с английского на тайский, и Огневский уже не все понимал, так быстро и сбивчиво она говорила.

– Ум, милая, – сказал он, – мне действительно надо уйти. Я оставлю тебе аптечку и воду. Я должен привести помощь.

– Май дай, май да-а-ай! [Нельзя, нельзя! – тайск.] – закричала она. Кисть ее здоровой руки яростно шарила по песку, он понял – ищет его руку.

Он легонько сжал ее кисть.

– Пожалуйста, не кричи, нас не должны найти. Это единственный выход. Я могу довольно быстро бегать, доберусь до полицейского участка.

Она только стиснула его руку и закачала головой. От этого ей стало больно, она съежилась, но руку не отпустила.

Делать было нечего, Огневский прилег на песок рядом с девушкой. Решил подождать, может уснет. Хотя и тогда как оставишь – проснется, не найдет, будет вся в истерике. Ну же, Мэу, кошечка, шевели хвостом!

Ум лежала с открытыми глазами, морщины боли пока исчезли. Она отпустила руку Андрея и рассматривала круглый камушек, обточенный морем.

– Люблю камешки, – сказала она тихо, – они тут темные, чуть красноватые, прям как на берегу в моей родной деревне. Но там их уже почти везде засыпали песком. Да еще неживым, строительным. Все потому, что вы, фаранги, так любите песчаные пляжи… А тут настоящий, галечный берег, как в детстве.

– Там, откуда я родом, тоже есть пляжи с темной галькой, даже темнее, чем здесь, – сказал Андрей. – Там камни почти черные, вулканические.

– Ты тоже вырос у моря? – оживилась она. – И плавать там у вас можно?

Только тут Огневский понял, что по-тайски они перешли с формального обращения «кхун» на более интимное «мынг», с «вы» на «ты», говоря по-русски. Только в тайском языке эта граница гораздо серьезнее. У них там с десяток разных местоимений в зависимости от отношения друг к другу, и «мынг» вроде бы означает одну из наибольших степеней близости. Только вот дружескую или любовную? Андрей не особенно знал все тонкости тайских обращений и сейчас жалел об этом.

– Остров Сахалин, детка, – шутливо ответил он. – Купаться можно, конечно. В проливе вода к августу градусов до восемнадцати прогревается. Это примерно как ваш кофе со льдом.

– Брр! – вздрогнула Ум.

– Так что купаться лучше после бани, – рассмеялся он. – Ну или если выпил много лао кхао [самогона – тайск.].

Она улыбнулась бледными губами.

– А я говорила тебе, что выросла в прибрежном поселке под Тратом? У отца была маленькая рыболовная артель. Так там хорошо вокруг – пляжи, скалы, ананасовые поля, креветочные фермы… Мы с сестрой и братьями целыми днями у моря играли, я такая черная была… Потом, когда в Бангкок переехала, все нос воротили, сразу видно, что деревенщина. Только через год с лишним загар сошел.

Она снова стала говорить быстро, запинаясь, – некоторые так реагируют на боль и страх… Андрей не перебивал.

– Мы богатые были по тамошним меркам, у нас даже свой слон был! Толку особого нет, но такой престиж… – Она засмеялась и тут же сжалась от боли, но не остановилась. – Старшие брат и сестра до сих пор там живут, хотели родительский бизнес развивать, но как-то не очень получилось, еле на жизнь хватает. Зато к ним так весело приезжать в гости, рыба очень вкусная, жалко, слон умер уже… А младший брат, он, представляешь, стал ледибоем! Какой ужас… Отец с матерью долго не хотели с ним видеться, потом кое-как помирились. Он в Бангкоке, на Пхатпхонге в баре работает. Будда, какой срам… Уже в полицию пару раз за наркотики попадал, я его отмазывала, только ты кхун Мэу не говори!

Она замолчала. Огневский, боясь ее потревожить, смотрел, как уходит за скалу солнце.

«Нет ничего хуже бессилия, – думал он, – когда сидишь и гадаешь, кто до тебя доберется первым, друзья или враги».

Ему казалось, что дурацкий трюк с замедлением времени наконец сработал, проклятые минуты ожидания тянулись бесконечно.

Андрей поправил волосы Ум, чтобы они лежали на подстилке, а не на камнях. Темные камушки казались почти светлыми на фоне смоляных локонов. На лбу Ум стали выступать крупные капли пота, Андрей осторожно убирал их сложенным бинтом. Потом им же аккуратно вытер маленькую слезинку в углу глаза.