Я пытаюсь не реагировать, но внизу живота как-то резко и жарко скручивает. И… Я все-таки давлюсь водой. Отставив стакан, натужно до слез кашляю.

— Все нормально… — отмахиваюсь от Миши, едва он шагает ко мне. Он, конечно же, замирает, но как-то слишком близко. — Нормально… Дышу… — утирая глаза, подхватываю подбежавшего Егора. С его помощью отгораживаюсь. — Ты поел?

— Да, — отзывается сынок.

— А руки?

— Вымыл!

Надо же… А я не заметила, как и когда. Но обе ладошки и правда чистые и пахнут Тихомировским мылом.

— Мамочка, я гулять хочу!

— Сейчас пойдем…

Не договариваю, потому что Миша меня перебивает.

— Егор, сходи пока, принеси игрушки, — обращается к сыну.

— Хорошо, — охотно соглашается малыш.

Извиваясь, в конечном итоге вынуждает меня опустить его на пол. Сразу же убегает в комнату.

— Так, что не так? — напирает тут же Тихомиров. — Что тебя беспокоит?

И снова этот взгляд, будто рентген.

— Ничего серьезного… — говорю и чувствую, как краснею.

Пытаюсь пройти, но Миша не позволяет. Выставляя ладонь, преграждает путь.

— Если ничего серьезного, тогда собирайся к моим.

Вскидывая на него взгляд, сердито поджимаю губы.

— Почему так смотришь? — хватает наглости спросить.

— Как? — резко выталкиваю я.

— Чем-то недовольна?

— Нет, — голос прям звенит от злости, но я улыбаюсь.

— Если остались вопросы, можем поговорить, — предлагает Тихомиров великодушно.

— Я вчера… Вчера хотела… После… Но ты ушел, — выдаю с обидой, не получается скрыть. — А сегодня… Уже не надо.

Пытаюсь оттолкнуть его и пройти, но Миша придвигается ближе и стискивает ладонями мою талию с такой силой, что я пошевелиться не способна.

— Полина… — обрушивает с какой-то сердитой решительностью.

— Я тут! Самолет! — кричит Егорка с порога.

Тихомиров моргает, привычно сжимает челюсти и, одарив меня каким-то неопределенным, напряженным взглядом, поворачивается к сыну. Я шумно вздыхаю и промокаю пальцами уголки глаз.

— Будем играть, — радуется вниманию отца.

— Конечно. Поиграем, пока мама соберется. И поедем к дедушке с бабушкой.

С сыном Мишин сильный голос обретает какую-то уникальную мягкость. Никогда ни с кем другим такого не слышала. Это и приятно, и вместе с тем… Отчего-то щемит сердце.

— Бомба! — весело одобряет Егор.

И Миша… смеется.

— Бомба, сын.

Я делаю резкий вдох, но кислород встает внутри меня комом. Припечатываю грудь ладонью, словно это поможет ему раствориться и дойти до легких. Мне, совершенно очевидно, пора обратиться к какому-то мозгоправу и начать на регулярной основе принимать препараты.

Иначе не знаю, как я переживу еще два месяца.

Скорей бы…

Не успеваю сформулировать мысль до конца, как сердце снова сжимается. И я просто сбегаю. Быстро собираюсь, потому что, оказывается, наедине с собой тоже тяжело. Мысли дурацкие лезут в голову, и их уже не вытравить усталостью. Даже хорошо то, что Тихомиров настаивает на поездке к родителям. Если бы я осталась, копалась бы в себе весь день, и неизвестно, к чему бы это привело.

Ехать к своим — не вариант. Кажется, что они сразу все по мне поймут. Стоит переждать.

* * *

У Тихомировых я действительно чувствую себя спокойнее. Егора с рук не спускают. Сам Миша, тетя Полина, дядя Тимур, Эвелина — действуют наперебой. Мы с Мирой, забытые всеми, лежим у бассейна.

Единственное усилие, которое мне приходится над собой совершать: не пялиться на Непобедимого в шортах.

Мне неинтересно.

Он всего лишь мужчина.

Всего лишь?

Такой же, как и все.

Такой же?

— Полина! — неожиданно громко окликает меня Мира. Я аж дергаюсь и резко поворачиваюсь к ней. — Ты меня не слушаешь.

— Слушаю, — отзываюсь смущенно. — Повтори, дорогая. Я просто плохо ночью спала и, должно быть, задремала.

— Ага, с открытыми глазами и глядя при этом на Мишу! — цедит приглушенно.

Я тем же тоном отвечаю:

— Не на Мишу, а на своего сына!

Разве это не естественно? Учитывая, что прямо сейчас он находится в воде. С Мишей, да. Но я смотрю на Егора, что бы там Мире не казалось.

— Знаешь, как меня раздражает эта твоя особенность — зависать на нем? Знаешь! Ты дома не могла насмотреться? Я хочу с тобой поговорить.

— Да говори же, — выпаливаю чуть громче. — Я слушаю!

— Я про выставку, которая проходит в универе в сентябре, — наконец, возвращается к теме разговора. — Будешь ли ты выставлять какие-то свои работы?

— Не знаю. У меня из нового ничего нет. Я давно не рисовала ничего, кроме того, что требовалось по программе. А старье все у родителей пылится. Но его я точно ни на какую выставку не понесу. Недавно глянула, так мне все резко таким… таким чрезмерным показалось.

— Каким? — не понимает Мира.

— Чрезмерным.

Неумышленно поворачиваюсь и встречаюсь с Мишей взглядами. Резко жалею о том, что надела купальник. Вроде и нечего стыдиться, но как-то неловко себя чувствую.

— Это как? — допытывается тем временем Мира. — Полина?

— Ну, на одном холсте миллион деталей, и все такие яркие, что аж тошнит. Причем радугой, — морщусь, рассказывая ей. — Не знаю, почему мама никогда не обращала на это мое внимание. Она-то точно замечала всю эту экспрессию!

— То есть сейчас бы ты рисовала иначе?

— Ну, конечно!

Снова смотрю в сторону бассейна и снова с Мишей пересекаюсь. На мгновение, но тело сразу же реагирует. По коже ползут мурашки, а внутри все воспаляется.

— Так нарисуй. Я хочу посмотреть, — загорается интересом Мира. — Хотя и твоя «чрезмерность» мне нравилась. Но… Что-то новое тоже будет крутое, думаю, — как всегда, по-дружески поддерживает. — А я знаешь, какую хочу отдать? Помнишь, я показывала тебе по видеосвязи «Лес»?

— О, ну так она очень крутая! Я тебе говорила, цвета потрясающие! Очень насыщенные, но не чрезмерные, как у меня. А какие-то такие… Густые и живые.

Мира резко садится.

— Давай так, — выдвигает вдруг. — Я отдам ее, только если ты тоже что-то нарисуешь.

— Да ну… Какой смысл?

— Смысл в том, что тебе пора сосредоточиться на собственном развитии. Теперь, когда у Егора столько нянек, отмазка с отсутствием свободного времени не сработает! Арбайтен, принцесса!