— Ногами! — заверещала я, заглушая вой потока. И мы заработали ногами, изо всех сил отталкиваясь от воды, подгребая свободной рукой.

Когда вновь полыхнула зарница, я увидела, что Скунс уже выскочил на край песчаной косы — в тот самый момент, когда нас проносило мимо. Он стоял в трех шагах от меня, и я схватила револьвер, висевший у меня на шее, направила дуло на Скунса, а Терри велела: «Ныряй!»

Терри окунул голову в воду, и я выстрелила. Я понятия не имела, не даст ли револьвер осечку, ведь в него попала вода, но, к счастью, патроны оказались в порядке, и револьвер выстрелил. Яркая, короткая вспышка — и я увидела, как птица, свисавшая с головы Скунса, оторвалась и улетела прочь. Скунс, вздрогнув, остановился, и, хотя зарница угасла и свет померк, даже в темноте я почувствовала, как он резко взмахнул рукой — и в следующий миг отчаянно вскрикнул Терри.

Мы обогнули этот песчаный выступ как раз в тот момент, когда Скунс выскочил на самый его край и попытался схватить нас. Терри заходился в крике, ужас как громко вопил, и при очередной вспышке молнии я разглядела, что с ним такое: мачете, которое таскал за собой Скунс, теперь торчало из нашего бревна, а рядом с ним — рука Терри, как-то странно изменившаяся. Вспышка продлилась меньше мгновения, но я увидела, что кончик пальца на этой судорожно вцепившейся в бревно руке отрублен начисто, и из раны толчками бьет кровь. Чертов Скунс швырнул в Терри мачете — хорошо хоть в голову не попал.

Времени волноваться по такому поводу у нас не было. Мы оба продолжали бить ногами и подгребать свободной рукой. Оглянувшись, я увидела, как Скунс погружается в воду, голова его ходила вверх-вниз, как большой пробковый поплавок. Шляпа, должно быть, приросла к его голове — на плаву она держалась крепче родинки.

Река сделалась глубже, шире и быстрее, нас понесло уже с изрядной скоростью, так быстро, что я боялась оторваться от бревна. Пришлось вцепиться в него обеими руками, и так же поступил Терри. Ногами мы еще работали, но и без наших усилий река и ливень стремглав тащили нас вперед.

Я глянула через плечо, опасаясь увидеть Скунса совсем близко, но он пропал из виду. Я не знала, ушел ли он под воду или сдался на этот раз и вылез на берег. А может быть, он все еще плыл за нами, потому что было темно, и в этой тьме течение несло бревна, сучья, ветки — человеческих рук и ног среди них не отличить.

Я мечтала, чтобы дождь прекратился, но все никак. Это был не просто ливень, а, как сказала бы мама, разверзлись хляби небесные. Впрочем, Джинкс в таких случаях ляпала: корова писает на плоский камень.

Молнии все так же прожигали небо, а раз я видела, как огненное мачете обрушилось из вышней тьмы на прибрежное дерево, и дерево вспыхнуло, словно факел. Отблеск огня упал на реку, и почудилось, будто река течет кровью. Жар от этого пламени ощущался даже там, где мы проплывали, в стороне от берега. И при этом огненном свете я разглядела кое-что еще: темный холмик в воде возле берега, вроде кучи песка, и вдруг эта куча поднялась и снова опустилась, нырнула и принялась бороться с течением, и я видела, как это нечто добралось до берега, змеей скользнуло наверх и растворилось в лесу. Рассмотреть очертания того, что я сначала и вовсе приняла за маленькую прибрежную отмель, не удалось, но я догадывалась, что это Скунс. Непостижимо, как он сумел проплыть по бурлящей реке, среди всего этого мусора, и выкарабкался-таки на берег! Я уговаривала себя, что зрение меня обмануло, что я видела всего-навсего бобра, просто он показался намного чернее и больше в неверном отсвете пламенеющего дерева.

Река уносила нас. Мешок у меня на спине намок и отяжелел от воды. Если б я могла хоть на миг отпустить вторую руку, я бы достала из кармана комбинезона нож и срезала бы веревку, освободившись от мешка. Мешок всадником сидел на моей спине, вдавливая меня в воду.

Наконец буря слегка поутихла, тучи разошлись, в прогалину проник обычный, а не молнийный свет, и оказалось, что это место мне знакомо, а где-то поблизости должен быть и наш плот.

И точно: вскоре мы его увидели. Не совсем на том месте, где оставляли, — вода поднялась достаточно высоко, чтобы снять его с отмели и подтолкнуть к берегу. Отмели, собственно, уже и не было. То ли ее размыло, то ли она целиком ушла под воду, а может быть, отчасти размыло, отчасти накрыло водой.

Мы с Терри постарались вырваться из течения, проносившего нас мимо плота, мы били ногами и гребли свободной рукой, но бревно плохо слушалось, и нам тяжко пришлось. Нас пронесло вплотную к плоту. Никто не стоял и не сидел на его палубе, и я решила, что все трое укрылись в каюте, самое правильное в такую погоду. Но подумалось мне и страшное: вдруг их смыло и все они утонули? Я сказала себе, что это глупости: если они утонули, кто же тогда привязал плот к корню большого дерева у реки? Не сам же он привязался, а значит, кто-то был жив в тот момент, когда плот сорвало с отмели и прибило к берегу. Впрочем, вода могла нахлынуть и после этого и унести их. Такие мысли били мне в голову, точно разъяренные солдаты тяжелыми армейскими башмаками. Я пыталась как-то просеять их, когда наше бревно вдруг развернулось и оказалось настолько близко к берегу, что можно было оторваться от него и плыть самим. Напоследок я увидела, как бревно вместе с воткнувшимся в него намертво мачете уплывает дальше по течению со всем прочим мусором, что упал в воду и уносился неведомо куда вместе с ней.

Мешок и раньше стал непосильно тяжел, но теперь, когда меня не удерживало на плаву бревно, я чуть было не утонула под его весом и вновь пожелала избавиться от него — однако времени не было, приходилось что есть силы грести обеими руками.

Нам повезло: попалось местечко, где берег был невысок, мы уцепились за торчавшие наружу корни и какое-то время просто висели, пока отдышались и собрались с силами. Я чувствовала себя загнанной лошадью, которую даже не обтерли после скачки и овса не засыпали.

Повисев так, я подтянулась и выползла на берег. Чертов мешок чуть не опрокинул меня обратно в воду. Сверху я подала руку Терри и помогла ему тоже вылезти. Он протянул мне раненую руку, пока я тащила его на берег, теплая кровь пролилась и мне на ладони. Мы упали друг подле друга на спину и лежали так под дождем, не двигаясь, не в силах даже думать. Потом с трудом поднялись, и тогда уж я вынула из кармана нож и срезала мешки со своей спины и со спины Терри. Из его мешка мы вытащили фонарь. Фонарь сильно промок, но мы его раскрутили, вынули батарейки, вытряхнули изнутри воду и снова собрали — заработал, как новенький. С помощью фонаря мы обследовали содержимое наших мешков. Вся еда, что была в моей поклаже, за исключением консервов, никуда не годилась, зато банка из-под сала вроде бы оставалась все так же надежно запечатанной. Я вытащила ее, приподняла ножом крышку и заглянула внутрь — все в порядке, с внутренней банкой, завернутой в старое полотенце, ничего не сталось. Я вытащила эту прозрачную банку, приподняла и вгляделась. Внутри лежал прах Мэй Линн, и я подумала: не этот ли груз давил мне на спину, не призрак неупокоенный, весом с ящик кирпичей?