— Леша! Да ты пьян?! — ахнула Верочка, перекладывая тяжелую коробку с тортом из одной руки в другую. — С какой такой радости ты напился? Зарплату пропиваешь?! Стоило ли тогда работать на каникулах! Как не стыдно…

Педагог, дремавший в ней все весенние каникулы, снова поднял голову и заявил о себе гневно и осуждающе. Все занимавшие ее мысли мгновенно отошли на задний план. Значение обрело то, что ее ученик стоит сейчас в паре метров от нее и заметно покачивается явно не оттого, что перепил колы.

— Вера Иванна… — вдруг прохныкал Баловнев и подошел к ней почти вплотную. — А вы завтра на работу придете?

— Приду, а вот ты…

— А послезавтра? — перебил он ее, пахнув на нее винными парами. — А послезавтра придете?

— Леша! Тебе нужно срочно под холодный душ и в постель! Немедленно! Ты что себе позволяешь?! — Верочка опасливо оглянулась и чуть понизила голос: — Тебя же сейчас в милицию могут забрать! Ты хотя бы это понимаешь?!

— В милицию?! — Баловнев дурашливо захихикал и прикрыл голову руками. — Ой-ой-ой, как страшно! Я уже боюсь…

— Так. Идем, я тебя провожу домой.

Она понимала, что должна идти в свой дом. Приехал ее сын. Он ждет ее. И муж бывший тоже ждет. И пока он пребывает в состоянии относительного покоя и уравновешенности, не стоит провоцировать его на недовольство. Но… с ее учеником происходило что-то неладное. Мало того, что он пьян. Он серьезно чем-то расстроен. Глядит на нее тоскливыми, как у брошенной собаки, глазами и силится что-то сказать ей. Но что-то ему явно мешает, и слова, рвущиеся у него из горла, он так и не произнес.

— Леша, — окликнула его Вера, когда он неожиданно повернулся к ней спиной, намереваясь уйти. — Погоди. Давай я все же тебя провожу.

— Не нужно, — глухо откликнулся он, скосил взгляд в ее сторону. — Я уже иду домой, Вера Ивановна. Точно иду, не сомневайтесь. И еще… вы очень хороший человек, Вера Ивановна. Мне очень жаль, конечно, но выше головы я прыгнуть не могу. Так уж получилось… Простите меня…

И он ушел, оставив бедную Верочку посреди тротуара с огромной коробкой в руках. Понять хмельной лепет своего ученика она не смогла, даже если бы и попыталась. Ей стало жаль его, неприкаянного. Работал вот в каникулы, а для чего…

Дождавшись, пока Баловнев поймает такси и скроется в нем из вида, она вздохнула с заметным облегчением и поспешила домой.

Завтра, завтра она с ним непременно поговорит. И поговорит достаточно серьезно, не отделываясь общими фразами типа «как тебе не стыдно» или «в твоем возрасте алкоголь пагубно влияет на здоровье». Она ему задаст чертей, пусть так и знает. И послезавтра, может быть, тоже. Вот примет окончательное решение: уезжать ей или нет, тогда и…

Верочка позвонила в свою дверь и невольно улыбнулась. Данилка будет рад тому, что ей удалось найти его любимый торт. Ну, а Геральд порадуется за него. И, возможно, обстановка непринужденной вежливости сохранится вплоть до его ухода. Скорее бы уж, мелькнуло у нее невольно. Скорее бы уже уходил. Его губастая Ника наверняка заждалась. Да и ей лично не мешало бы позвонить Саше. Позвонить и, быть может, во всем сознаться. И в том, что собралась уехать. И в том, что почти уже продала свою квартиру. И в том, что… успела к нему привязаться и поверить во что-то хорошее, во что верить уже почти перестала. А встретиться они сегодня смогут и у него дома. Это не беда. Данилка взрослый мальчик, он поймет.

— Привет, солнышко, смотри, что я купила. — Верочка слегка тряхнула коробкой у сына перед носом. — Твой любимый!

— Здорово! — ахнул тот и помчался в кухню, на ходу выкрикивая: — Я чайник ставлю. А вы руки мойте. Пап, мам, у вас три минуты. Чашки уже на столе.

Он все еще верил, дурачок, что все можно исправить. Верочка подавила тяжелый вздох и, пристроив коробку на тумбочке, начала раздеваться. Ей было жаль его надежд, его детской боли и непонимания, но возвращать что-либо назад она не собиралась. Того Геральда, которого она когда-то знала и любила, давно не существует. А с тем, что он теперь собой являет, она мириться не сможет.

— Ты долго, — произнес вдруг за спиной ее бывший, появившись совершенно бесшумно и выхватывая из ее рук старомодный плащ. — Кого-то встретила?

Подвоха она не почувствовала, поэтому ответила честно и с заметной печалью в голосе:

— Да. Ученика своего. Изрядно навеселе, представляешь?..

— Приблизительно, — сдержанно отозвался Геральд, пропустил ее впереди себя в кухню и выстрелил ей прямо в ухо заранее заготовленным вопросом: — А что у тебя с нашим участковым, дорогая?

Он спросил очень тихо, чтобы мечущийся по кухне Данилка, не дай бог, не услышал. Но по тому, как именно он об этом спросил, Верочка мгновенно поняла — знает! Откуда?! Тут же вспомнился тот здоровенный парень из лифта. Значит, она не ошиблась. Это был его соглядатай. Он доложил Геральду о результатах слежки, и теперь…

— Ты не ответила, дорогая, — снова очень тихо и излишне вкрадчиво проговорил Геральд ей на ухо. — Что у тебя с ним? Любовь? Или это исключительно деловое знакомство, в плане воспитания подрастающего поколения?

— Мам… — Данилка с перекинутым через плечо полотенцем внезапно прекратил свои маятниковые передвижения по кухне и настороженно уставился на родителей: — Все хорошо?

— Дда-а, а почему что-то должно быть плохо, малыш? — Она попыталась улыбнуться, но предательский страх уже пополз ледяным гадом по позвоночнику, мешая думать и говорить именно то, что ей хотелось бы.

А ей очень хотелось сейчас рассмеяться бывшему мужу в лицо. Стереть с его холеной физиономии праздное довольство. Заставить его заиграть желваками под выбритыми до синевы высокими скулами. Заставить ревновать, бешено и примитивно. И еще заставить его пожалеть о том, что он с ними со всеми сделал. А потом, может быть, поделиться своей новообретенной радостью и даже сказать ему спасибо. Если бы не он, так и не узнала бы никогда, что у нее все может быть совсем по-другому. И Саша… Скованный своим одиночеством и неудачами Саша — это, может быть, самая главная ее награда и неожиданное счастье…

Это все вертелось у нее на языке, этим была полна и кричала ее душа, но сказать Геральду Верочка ничего не могла. Она слишком его боялась. Слишком уязвимой себя чувствовала и еще не была абсолютно уверена в своей защищенности.

Ах, ну почему она не поговорила обо всем с Сашей?! Почему?! Он же сильный, умный, он бы понял и помог ей…

Они пили чай, ели торт, пытались разговаривать и даже шутить, но выходило очень неубедительно. Напряженность, которую ощущали все трое, включая Данилку, черным стягом реяла над обеденным столом.

Бедный ребенок…

Он изо всех сил старался разговорить их как-то, отвлечь, рассказывал разные смешные истории. Они, как могли, прятали тревогу за натянутыми улыбками и все оттягивали и оттягивали момент неприятного объяснения. Вернее, это Верочка его всячески оттягивала. Геральд же, напротив, начал проявлять признаки нетерпения, то и дело смотрел на часы и уже пару раз задал провокационные вопросы сыну о том, куда тот хотел бы сходить в последний день каникул. Данилка никуда не собирался. Отец, между тем, настаивал. Верочка потерянно молчала. Тон бывшего мужа, его косые взгляды в ее сторону не сулили добра, как раз наоборот. В них — в этих его взглядах — было столько затаенной ненависти, столько злобы, что она с замиранием сердца наблюдала за тем, как Данила собирается в кино. В его присутствии была ее последняя надежда. С его уходом она ее теряла, как, впрочем, и надежду на то, что все утрясется само собой, что Геральд наконец-то оставит ее в покое, а Саша станет теперь жить с ними.