– Зато нам теперь летающие твари не страшны, – надрывался боярин. – Мы этих грифонов будем щелкать как мух.

Князь Родегаст, впавший было в великий гнев по поводу столь неуместной забавы, видя, какое впечатление произвели на гостей слова Бутуя, отмяк душою и даже благосклонно кивнул боярину. Что там ни говори, а многие союзники Родегаста именно грифонов боялись больше всего. Эти летающие твари были почти неуязвимы для копий и мечей, не говоря уже о стрелах, и вот нашлось-таки, спасибо Бутую и парсским магам, оружие и на них. За пиршественные столы гости садились умиротворенными. А столы эти были расставлены по всей Расене. Благо солнечная погода позволяла пировать прямо на улице. Потому каждый обыватель Расены мог с полным правом считать себя дорогим гостем на свадебном пиру князя и гордиться потом своей удачей до самой смерти. Вина и медовой браги Родегаст не пожалел не только для знатных гостей, но и для простого народа. В жертву богу Перуну было принесено целое стадо бычков и телок, несколько тысяч баранов, а птицы вообще без счету. Так что мяса хватило не только расенцам, но и воинам других племен, кои ныне в большом числе разместились вокруг города. Пировали гости столь долго, что многие с большого перепоя не по одному разу впадали в столбняк. Уж на что княжич Смага удалец из удальцов, способный, кажется, бочку вина в себя влить без большого ущерба, а и тот под конец второй седмицы не выдержал и объявил во всеуслышание:

– Как хотите, князья и бояре, а я пить больше не могу.

Знатные гости горестными вздохами поддержали сколотского княжича. Простой народ уже давно отгулял и приступил к работе. А князья и бояре все никак не могли подняться из-за столов. Ибо не было на то воли князя Родегаста. А без его слова неловко было покидать свадебный пир. Уж так положено по обычаю. Конечно, все присутствовавшие за столом слышали о пирах богов, которые, по слухам, годами из-за пиршественных столов не вылезали. Но ведь на свадьбе князя Родегаста и княгини Лели собрались не боги, а всего лишь их отдаленные потомки, которым две седмицы беспробудного пьянства показались в тягость. А боярин Бутуй, многим уже за эти дни печенки проевший, все поднимал и поднимал свой кубок, призывая гостей к новым возлияниям во славу Перуна и его потомка князя Родегаста.

– Я его убью, – сказал княжич Хорс, глядя красными от пьянства глазами на князя Волоха. – Иначе нам живыми из-за этих столов не подняться.

– Кого? – не сразу понял князь Себерии.

– Боярина Бутуя.

– Не суетись, княжич, – засмеялся Волох. – Его и без тебя убьют. Как только волхвы объявят, что княгиня Леля по сию пору праздна, так Бутую тут же учинят спрос. Ходят слухи, что он с Яртуром стакнулся и порчу на княгиню напустил. И тем нанес большую обиду Ударяющему богу.

Слова князя Волоха быстро разнеслись меж пирующими. И не нашлось среди князей и бояр человека, который посочувствовал бы несчастному Бутую. Ну надоел он всем за эти дни хуже горькой редьки! А князю Родегасту сочувствовали. Вот оно, проклятие Слепого Бера! И многим уже стало казаться, что зря они приехали в Расену, зря сели за свадебные столы, зря ополчились против Яртура, ибо не может человек, от которого отвернулись удача и боги, одержать победу в страшной и кровопролитной борьбе.

– Сам погибнет и нас погубит, – заметил к концу третьей седмицы опухший почти до неузнаваемости Аркасай.

Царь Сарматии, не в обиду ему будет сказано, красотой никогда не блистал, ну а после двадцати дней почти беспробудного пьянства вид у него был настолько страшный, что многие старейшины боялись на него смотреть. Щеки, взбухшие от прихлынувшей крови, окончательно задавили нос, а потому и дышал князь через рот, да и то с большой натугой. О глазах уже и помину не было. Какие там глаза, коли даже узкие щелочки, которые скорее угадывались на круглом лице князя, грозили исчезнуть без следа. Многие знатные гости между собой уже решили, что выпьют еще по одному кубку и все. Более их уже за этот стол не заманишь. Но тут какой-то бес опять вынес в навершье цветущего боярина Бутуя. Да что он трехжильный, что ли? И опять с кубком в руке! Да что же это делается, люди добрые? Где он только здоровье берет?

– Хочу вам радостную весть сообщить, старейшины, – почти прокричал Бутуй. – Княгиня Леля понесла!

– Куда понесла? – икнул удивленный царь Аркасай.

– Забеременела, говорю, княгиня Леля от князя Родегаста. Радуйтесь, люди!

Радость была. Да что там радость – ликование! Иные так по поводу своих первенцев не ликовали, как по поводу этого еще не родившегося Родегастова сына. И тут же в воздух взлетели шутихи – то ли грифонов отпугивали, то ли злых духов. Но никто из гостей на них даже не отреагировал. Попривыкли за двадцать дней сидения.

– За это я выпью, – сказал княжич Смага. – Весть того стоит. Ну, старейшины, за князя Родегаста, его будущего наследника и за нашу общую победу.

И тут же среди всеобщего ликования и братания как гром среди ясного неба ударила весть: княжич Яртур с многотысячным войском пересек границу Асии. Положа руку на сердце, весть эту ждали, но ждали так долго, что многим уже надоело гадать – будет война или не будет. А тут все сразу встрепенулись, засуетились, потянулись к рассолу, дабы окончательно в себя прийти и уже на трезвую голову принять, возможно, самое важное в своей жизни решение. Надо отдать должное племенным вождям, слабых духом среди них практически не нашлось. Как дружно сидели все эти дни за столом, так же дружно и в поход собрались. Многих обнадежила благая весть, пришедшая из покоев княгини Лели. Ну не может такого быть, чтобы Перун, поддержавший князя Родегаста на брачном ложе, вдруг оставил бы его на поле битвы.

– Помяните мое слово, – бодро заявил князь Волох, – не пройдет и десяти дней, как вновь сядем за столы, дабы отпраздновать нашу победу.

И хотя многие еще не отошли от затянувшегося свадебного пира, пророчество князя Себерии было встречено гулом одобрения. И, надо признать, уверенность вождей в победе основывалась не на пустом месте. Еще никому и никогда, во всяком случае в последние лет сто, не удавалось собрать под своей рукой такую силу. Если верить княжичу Хорсу, быстро пересчитавшему силы защитников Асии, то в окрестностях Расены собралось войско в сто тридцать тысяч человек. Правда, князей слегка смущало то обстоятельство, что о рати княжича Яртура не было известно практически ничего. То есть рать-то, конечно, была, но дозорным асам никак не удавалось определить ее численность. Одни называли цифру в сто тысяч, другие и вовсе в семьдесят тысяч. Ну а когда объединенная рать под командованием князя Родегаста миновала половину пути, вдруг стало известно, что волкодлаки, примкнувшие было к Яртуру, изменили ему и переметнулись на сторону Асгарда. Весть, что и говори, была обнадеживающей, но особенной радости среди князей она не вызвала. Волкодлаки славились своим коварством, и многие старейшины предпочли бы вообще с ними не связываться. Тем не менее воеводу волкодлаков Стемира в стане Родегаста встретили с большим почетом и определили ему место в ближнем кругу. Все же пять тысяч опытных воинов – это немалое подспорье в грядущей битве. Боярин Бутуй, утративший за время похода изрядную долю жизнелюбия, собственными ушами слышал рассказ Стемира о рати княжича Яртура. Если верить воеводе волкодлаков, то основу войска внука рахмана Коломана составляли беры во главе с воеводой Глобой и биармцы боярина Невзора. Кроме того, к Яртуру примкнули двадцать тысяч конных орланов, горевших желанием отомстить за князя Ария и княгиню Ладу. Дружина друдов во главе с Шемякичем насчитывала пять тысяч человек. Эти были особенно опасны, ибо могли внезапно появиться в тылу у противника и нанести ему неожиданный удар. Были в войске Яртура и псиглавцы, числом около десяти тысяч. Псиглавцы сражались только пешими, ибо кони просто не подпускали к себе подобных уродов. Зато доспехам и оружию этих полулюдей могли бы позавидовать витязи Асгарда. Собственно, застарелая вражда к псиглавцам и заставила волкодлаков переметнуться к Родегасту.