Все кончилось в одночасье: и деньги, и здоровье. Цирроз предотвратить удалось, возродить бизнес – нет. Спасибо Алексею Марленовичу – из долговой ямы вытянул и за услуги скромно, но платил. Благо талант свой уникальный Даня до конца не профукал. Конечно, память, интуиция и наблюдательность стали значительно хуже, чем в молодости, когда мог запоминать двадцатизначные цифры и воспроизводить страницы текстов по памяти, но все же для некоторых конфиденциальных поручений Кулонов вполне годился. Гигантскую роль играло обезоруживающее радушие буйволоподобного, с пшеничными кудрями и младенческим взором мужика, этакого сказочного Иванушки-дурачка. Вполне согласуясь с литературным каноном, Даня нес бремя образа, дурачком отнюдь не являясь. Наоборот! В ЕГО сети попадались надменные дурачки с дипломами, амбициями и капиталами. Кулонов выводил недругов дядьки на чистую воду из любви к искусству. Ему никогда не приходило в голову воспользоваться добытой информацией в собственных целях, ну, например, начать умника шантажировать. И вовсе не потому, что Дане это претило, просто не хотелось излишне напрягаться и рисковать. Словом, он довольствовался «синицей в руках».

К тому же радости прибавляла недавняя женитьба на обворожительной девушке-модели: доброй и смешливой Анюточке из Торжка. Не бог весть какая кулоновская «трешка» казалась Анюточке раем земным, и она с упоением вила семейное гнездо, готовясь осчастливить мужа наследником.

Бросать беременную жену страшно не хотелось, но родственные чувства понуждали Даниила Константиновича Кулонова закинуть дорожную сумку в сверкающий кроссовер и ехать наудачу в Подмосковье.

«Убийство стрекозы Адели! Да это ж уму непостижимо! С какого боку приступать к делу?» – ужасался Даня и понуро качал головой, держась за кожаный руль. О размещении в «Под ивой», конечно, речи не шло. «Но наведаться в качестве зеваки праздного необходимо сегодня же», – решил Кулонов, сворачивая к неказистой деревеньке.

У первого дома его ждала удача. За кривым штакетником румяная баба пропалывала грядку, упав перед ней на колени.

– Бог в помощь! – радушно приветствовал ее Даня.

Та зыркнула на него недоверчиво и буркнула под нос:

– Спасибочки.

– Комнатой не богаты, хозяюшка? – Даня вложил в голос всю возможную теплоту.

– Для кого – богаты, а для пришлых незнакомцев – нет.

Женщина встала с колен и начала складывать в ведро кучки выполотых сорняков, лежащих в проходе. Сочные загорелые груди селянки мерно колыхались в вырезе халатика.

«Просто буколическая романтика! Завораживающе…» – наблюдал за ловкими движениями «грации» Кулонов.

«А почему бы и нет?», – пискнула вдруг неотчетливая предательская мыслишка, и он пошел в наступление:

– Вот мой паспорт и визитка. Я человек серьезный, служивый. Да, видно, неудачливый. Приехал по наводке в глухой отельчик, чтобы побыть в полном одиночестве, а там… сами знаете. Уезжать же из ваших мест – ну просто невозможно! Райский покой, тишина, река, ни одного человека. Э-эх! – горестно вздохнул Даня.

Тетка выпрямилась и прищурилась, разглядывая из-под руки ласкового здоровяка. «Видный парубок, холеный, и кудри хороши, как у Вовки, чтоб ему пусто, ходоку, было», – подумала селянка, которую звали Еленой. Она скинула перчатки и подошла к заборчику. Даня протянул ей паспорт, в который предусмотрительно вложил две пятитысячные купюры. Женщина, увидев красные бумажки, замерла, но Кулонов подбодрил ее, настойчиво тыча паспортом:

– На самое первое время, хозяюшка, хватит?

Елена неловко взяла корочку, вытерев невзначай руки о сарафан. Ни имени, ни прописки, ни семейного положения она не увидела, глядя от волнения мимо неясных строчек, зато две гладенькие купюры ловко сунула в карман, прикинув, что за эти бумажонки она три недели высиживает в жарынь в станционной будке, торгуя билетами на электричку.

– Но у меня не отель, сами понимаете, удобства во дворе, – сказала хозяйка, пропуская постояльца в калитку.

– Главное – их наличие, – изрек Даня, и его круглое лицо расплылось в аппетитной улыбке.

Елена покраснела.

– Холодного молока с дорожки, может?

– Спасибо, не откажусь! – переступая порог избы, потер руки Кулонов.

Все оказалось, как он и предполагал: вполне чистенько и убого. Престарелое трюмо, тахта из семидесятых, бельевой шкаф с незакрывающейся дверцей, потертый оргалит на полу, алый ковер на стене, клеенка в подсолнухи на столе. В красном углу – святая святых – солидный телевизор под ажурной тряпочкой.

– Красота – нет слов! – резюмировал Даня и приблизился к смущенной хозяйке, держащей пол-литровую банку с молоком: – Вас как звать?

– Елена Сергеевна… Можно Лена.

Елена оказалась миловидной светлоглазой женщиной с утиным носиком, бровями вразлет и роскошными русыми волосами, которые она наспех скрутила в тугой пучок. «Да уж, есть женщины в русских селеньях», – всплыла в Даниной голове замусоленная школьная строчка.

– А мне Аленушка нравится, хорошо?

Женщина неопределенно пожала плечом, из чего жилец сделал вывод, что хорошо, и, слегка поморщившись, выпил молоко: оно оказалось козьим. Привкус его терпеть не мог Кулонов, но ситуация располагала к принятию нестандартных творческих решений.

– А меня зовите Даней, без церемоний.

– Живите, Да… Данила, в гостиной, а я в дочкиной перекантуюсь. Она на каникулах в Москве подрабатывает с подружками, в пиццерии. И комнату за копейки у бабки снимают – слава Богу! А что ж вещи ваши? – спохватилась Елена.

– Да, несу, моя госпожа! – проворковал Кулонов и поймал жаркую улыбку женщины, вновь подстегнувшую коварную, но все более заманчивую мысль: «Да почему нет-то? Один приятный моментик в череде отвратительных дел».

За яичницей и малосольными огурчиками («устриц не успела наловить», – пояснила, подавая обед, хозяйка, и Кулонов с удовольствием оценил ее нежданное чувство юмора) Даниил многое вызнал про отель, хозяев, работников и отдыхающих. Как он и предполагал, индифферентные на первый взгляд аборигены живо интересовались всем, происходящим в «Под ивой». По версии местных, актера убили либо как причастного к бандитским разборкам, либо ради грабежа. Все остальные преступления – следствие первого. Кто-то что-то увидел или узнал.

«Адель наверняка совала нос в то, что ее не касается. Но могла ли она протрепаться про книги? Навряд ли. Слово Леши для нее – закон», – размышлял Даня, нахваливая одновременно качество огуречного засола.

Отобедав, постоялец решил перевести дух и, рухнув на узкую Еленину кровать, предался размышлениям.

«Кто знал про доллары? А никто! Марленович сам кромсал раритеты. У, бесстрашный какой! Мать его не знала, охранник – тем более. Нет-нет, накручивает дядя версию с преследованием. Такие капиталы выгодно следствию на блюдечке с голубой каемочкой предъявлять, а не тырить втихаря.