– Катя, мы приехали, – услышала она голос Питера и открыла глаза. Взглянула в иллюминатор и увидела внизу плавающие в тумане ряды домов с кирпичными дымящимися трубами, темные пятна лесов и поблескивающие озера… Это был пригород Лондона.

– Минут через десять начнется посадка, пристегнись, – сказал ей Оливер и ободряюще улыбнулся: мол, не нервничай, прилетели.

На подкашивающих ногах она шла, вцепившись в локоть Питера, по залам аэропорта Хитроу, оглушенная рокотом людской массы, замешенной на ярких пятнах светящихся табло с расписанием самолетов, и все это перебивалось быстрым и неровным биением ее собственного сердца, участившегося дыхания. Но больше всех, как поняла она, взглянув на спешащего рядом с ней бледного Оливера, нервничал именно он. Словно от него могло зависеть, как пройдет встреча Риты с племянницей. Да – как, как? Нормально. Подумаешь, тетка с племянницей встретятся.

– Вот она, Рита, – услышала она какой-то счастливый всхлип рядом с собой. Это выпалил Оливер – и прибавил шаг, почти бегом направился к стоящей возле лестницы стройной женщине в темном костюме с меховым воротником. Изящная блондинка, нежно улыбающаяся приближающейся к ней троице…

– Мама…

Аэропорт закружился перед глазами Кати, и она без чувств рухнула на руки Оливера…

Хлоя целый вечер ухаживала за Борисом, кормила его в хорошо протопленной гостиной жареной бараниной, свежей брынзой и маринованными перцами. К его приезду она испекла булочки и подала их к кофе с земляничным джемом.

– Это поздней осенью здесь прохладно, с моря дует ветер, а летом – просто благодать… Да вы и сами все увидите…

Борис почти час осматривал большой дом Пирсов, ему было интересно все, начиная от узора мозаичного пола на террасе, усыпанной темно-красными виноградными листьями, до подборки книг в библиотеке Оливера. В доме было множество комнат, и почти везде стены, не совсем гладкие, даже грубоватые, были просто выкрашены в белый цвет и напоминали собой срез гигантских кусков брынзы. Полы везде были устланы толстыми коврами, среди которых встречались и настоящие турецкие, шерстяные, с характерными восточными орнаментами, в спальнях же на полу цвели шелковые, персидские, стоящие огромных денег. Почти в каждой комнате имелся камин. Камины были разными, от английских цивилизованных экранов до простых кирпичных ниш, украшенных сверху полочкой с примитивными глиняными сувенирами или ракушками. Стены дома были увешаны картинами, как посчитал Желтухин, местных художников: это были выполненные яркой масляной пастелью морские пейзажи и просто талантливо выполненные работы с видами Дубровника.

Хлоя, довольно-таки молодая еще женщина, высокая, стройная, хорватка по национальности, неплохо говорящая по-русски, обрадовалась появлению в пустующем доме симпатичного русского мужчины, друга своих хозяев, собирающегося пожить здесь вплоть до весны, пока не закончится ремонт в купленной им здесь же, в Дубровнике, вилле на берегу моря, с расположенным неподалеку кафе. В том, что господин Желтухин имеет отношение к русскому, даже московскому окружению Риты (о котором она всегда говорила с неохотой), Хлоя нисколько не сомневалась, ведь у каждого человека где-то есть или была семья, родственники, друзья. Хлоя даже подумывала, что Рита замужем или скрывается от кого-то в Хорватии, настолько нелюдима и замкнута она была в первое время их знакомства. Но шло время, и Рита постепенно привыкла к новой для себя жизни, к новой роли жены такого богача, каким был, в представлении Хлои, Пирс. Ведь Хлоя знала Риту еще до знакомства своей теперешней хозяйки с Оливером, когда та снимала верхний этаж небольшой виллы на западе Дубровника и почти все свободное время проводила либо на террасе или на пляже, либо за компьютером, где читала русские, как она объясняла Хлое, приходившей три раза в неделю прибираться и готовить, книги. Рита была красивой женщиной, но вела себя, не в пример другим русским туристкам, приезжавшим в Дубровник, крайне уединенно и тихо, практически ни с кем не встречаясь. И это удивительно, что она так быстро нашла общий язык с англичанином, даже Хлоя, много повидавшая в силу своего занятия, нашла этот союз божеским, спасительным для них обоих. Что Рита, что Оливер – оба поначалу выглядели как двое неприкаянных душ, и это сразу бросалось в глаза. Когда Пирс впервые появился в доме, где жила Рита, словно светлее стало небо над Дубровником, не говоря уже о лицах этих еще не так давно совершенно одиноких и страдающих людей. Пирс как вошел в комнату Риты, так и не выходил оттуда сутки. Хлоя тихо хлопотала на кухне, в прачечной, чтобы только не помешать происходившему почти у нее на глазах стремительному и бурному роману. А позже Оливер подарил Рите этот прекрасный дом, тот, в котором предстояло работать и Хлое… Казалось, прошла целая жизнь, хотя на самом деле все это произошло так недавно!

Борис же впервые за долгие месяцы, проведенные им в страшном ожидании разоблачения, почувствовал себя наконец спокойно, безмятежно. Он мог позволить себе не только бездельничать, но и помечтать о том времени, когда он, еще недавно скромный работник скромной фирмы со скромным жалованьем и скромной квартиркой, станет владельцем настоящего курортного кафе на Адриатическом теплом море, в чудесном Дубровнике, и его бывшие московские хозяева будут приезжать к нему, чтобы за немалые деньги снять комнаты в его новом доме и выпить пива на террасе летнего кафе…

Когда он ввязался в это дело, ему и в голову не пришло, что когда-нибудь его храбрость и отчаянность будут оценены в таком масштабе. Ведь он действовал исключительно ради любви, любви неразделенной, жертвенной и печальной.

Хлоя оставила его сидящим в кресле с толстым иллюстрированным журналом в руках, словно понимая, что ему хочется побыть одному и предаться размышлениям (на самом деле она просто отправилась к себе домой, чтобы приготовить ужин одинокому, как и она сама, брату, зарабатывавшему себе на жизнь ловлей рыбы и посменным дежурством на местной электростанции). Борис слышал, как за ней захлопнулась дверь, и усмехнулся собственным мыслям: словно вот только теперь, когда он был в доме совершенно один, он и мог позволить себе подумать о Рите… Точнее, о той удивительной женщине, которая назвалась Ритой… Словно присутствие Хлои мешало ему вспомнить все то, что ему случилось пережить тем кошмарным днем, когда в его квартире раздался звонок…

Он поставил большую желтую лейку, которой поливал свои цветы, на стол, пожал плечами, недоумевая, кто бы это мог быть, поскольку он в этот вечер никого не ждал, да и вообще гостей в его доме можно было встретить крайне редко, и пошел открывать. И был крайне удивлен и обрадован, когда увидел на пороге Ирину Бантышеву, обожаемую им и любимую женщину. Она была бледна, глаза же ее горели, блестели, как мокрые черные сливы.

– Боря, мне надо с тобой поговорить…

Он молча распахнул дверь, так, что та ударилась о стену. Он готов был расширить стены квартиры, даже дома, чтобы только она вошла к нему и осталась – навсегда… Он сходил с ума по ней, постоянно думал только о ней, мечтал, видел ее в своих снах, и все ждал, что вот когда-нибудь она придет и скажет: «Все, Боря, терпение мое кончилось, я не могу больше жить с Бантышевым, я ненавижу его, я поняла, что люблю только тебя…»