Фуст закашлялся. Последние несколько минут он всячески возмущался, его цитата, «отвратительной погодой, будь она неладна». Теперь он нашел для себя новую тему.

— Хая, хватит дымить! Ты что, пытаешься меня выкурить, чтобы я мок под дождем?! В такую погоду даже зонты не помогают!

— И в такую погоду я не могу открыть окно, что проветрить комнату, — создатель Философского Камня попытался было открыть рот, но Хая опередила его. — И в саду я тоже покурить не могу — прости, ты сам мне напомнил, что в такой ливень зонты не помогают.

Фуст проворчал что-то, а потом откинулся на спинку кресла и успокоился. Но не тут-то было — буквально через несколько мгновений появилась новая причина для недовольства. Холодный и сырой — следовательно, самый ужасный — ветер проник внутрь, как следует обдав алхимика. Тот заворчал, поежился и вжался в кресло в поисках тепла и спасения.

А потом в дом Хаи вошел Бурт, которого уже заждались — и, естественно, он был мокрым до нитки. Хотя, в данном случае лучше сказать, что вода, как таковая, сейчас составляла большую его часть.

— Я не припомню такой погоды, — сказал Буртсон, скидывая с себя плащ, который больше напоминал кучу ила — словно капитан давно затонувшего корабля решил заглянуть на чашечку чая.

— Ты сейчас намочишь тут абсолютно все, и кресло в том числе. Мог бы захватить с собой зонтик… — создатель Философского Камня собрался было продолжить, но заметил взгляд Хаи, — …хоть они и не помогают полностью. Это было бы лучше, чем прийти сюда в таком виде! От тебя даже тянет холодком…

Работодатель Инфиона каким-то мистическим образом добрался до камина, в котором плясало адское пламя, напоминая особо возбужденным священникам образ такой же обжигающей и страстной цыганки.

Бурт же просто склонился над облизывающимися языками и грелся, просыхая — поза, которая в любом другом случае выглядела бы абсолютно нормально. Но горб Буртсона придавал этой позе какую-то зловещую ауру.

— Вы ведь слышали, да? — проскрипел алхимик, не сводя взгляд с огня.

Хая выпустила в воздух колечко дыма.

— Конечно слышали! Об этом слышал уже весь Златногорск — кроме, наверное, Платза и мэра, по определенным причинам, — Фуст захихикал. Его смех напоминал собой кашель умирающего тюленя. — Но что бы мы делали без Денвера, этого маленького засранца! Он — наше спасение…

— У тебя хоть кто-то не вызывает раздражения? — создательница эликсиров молодости затушила папиросу, бросив окурок в пепельницу. — Платз, Денвер… Бурт, чай уже давно остыл — надеюсь, ты скоро высохнешь.

— Я уже, — алхимик отошел от камина с абсолютно сухой одеждой — словно только что побывал в сушилке для белья. Событие, которое в любом другом месте вызвало бы бурю удивления — но Фуст и Хая даже глазом не дернули.

Горбун уселся в кресло. Создатель Философского Камня, явно выжидая сия момента, наконец-то выпустил свой гнев наружу.

— Давайте не будем опять говорить о Платзе, — отрезал Фуст, скаля зубы. — У нас есть другая тема для разговора — я вот не могу понять, кому в голову могло прийти прикончить Штульца. Точнее, в голову это приходит каждому второму — но кто решился на это, вот вопрос! Я понимаю, если бы это был я — но это был не я!

— Ну, кто бы на это не решился, он явно выбрал удачный момент. Платза как раз нет в городе, да и погода сегодня — как по заказу, — ухмыльнулся Бурт Буртсон, второй лучший в мире алхимик.

— Не ты ли заказал такую погоду, дорогой Бурт? — Хая опять закурила. Послышались чертыханья создателя Философского Камня.

Работодатель Инфиона рассмеялся тем звуком, которым обычно скрипят половицы в заброшенном особняке с призраками.

— Ах, если бы я мог, если бы я мог…

— Раз уж вы заговорили о Платзе, — Фуст явно решил страдать раздвоением личности, — то, как думаете — те несчастные живы, или нет? Готов поставить — но не очень много философов — что они уже давно отошли в мир иной!

Бурт сделал глоток холодного чая.

— Надеюсь, что нет. По крайней мере, без Инфиона все стало намного тяжелее — а нового работника я так и не нашел. Но поспорить с тобой я готов.

Лицо алхимика в фиолетовой мантии озарилось вспышкой молнии, которая осветила его лысую голову. Фуст хищно ухмыльнулся:

— Чудесно! Прекрасное начало вечера. Но учти, проиграешь спор — будешь отдавать в два раза больше!

— А если проиграешь ты — то, как обычно, не отдашь ничего? — рассмеялась Хая.

— Я просто не проиграю, вот и весь секрет.

Двое алхимиков пожали руки.

Эдрик громко выругался. Брань эта, на удивление вселенной, была обращена не к ней, а к самому себе. Жандарм выругался на себя за то, что не прихватил зонт. Радовало одно — ушел он вполне эффектно.

По философии Фуста зонт не сделал бы погоды (образно, конечно). Проблема заключалась в том, что создатель Философского Камня был хорош лишь в философии, которая напрямую касалась философов — именно золотых и неодушевленных. Так что его теория не подтвердилась на практике, и по этой причине Эдрик шел стремительно, попутно пытаясь соображать мозгом, который, как всем известно, становиться в два раза меньше во время холодной погоды. А если голову еще остужает душ из дождевой воды — так и вообще отказывается работать.

Но все же, здравая мысль посетила жандарма Златногорска — если начинать расследование, то лучше сразу ошеломить убийцу. «Ну, потенциального убийцу. Главного подозреваемого», — подсказала какая-то часть Эдрика Блестящего, видимо, самая рациональная.

А Денвера найти было просто элементарно.

Поэтому, в скором времени Эдрик, еще более злой и еще более мокрый, уже поднимался по лестнице. Завидев дверь, которая показалось ему той самой, он резко, как бык на красную тряпку, рванул вперед, ожидая, что дверь, очевидно, заперта.

Но только после того, как жандарм влетел в комнату и чуть не повалился на пол, Эдрик понял, что дверь все это время не была открыта.

— Какая неосторожность — не запирать двери! — выругался он, приходя в себя и ища взглядом главного редактора. Тот вскочил со стула и непонимающе, с ужасом и крадущимся по уголкам рта смехом смотрел на Эдрика.

— Чем я могу вам помочь? — Денвер аккуратно отложил письменные принадлежности на стол.

— Ты очень поможешь мне, — из ноздрей жандарма, казалось, повалил пар, — если расскажешь, как ты убил Штульца!

Молниеносно — даже слишком молниеносна для человека своего возраста — Эдрик прижал главного редактора к стенке.

— Но я… не убивал его! Даже не думал этого делать!

— Тогда какого ты оказался там самым первым, а?! Думаешь, я не могу сложить два и два? Так вот, дорогой Денвер, я это прекрасно умею…

— Но вы складываете не те цифры, — мужчина в фиолетовом фраке слегка обмяк от хватки Леденцового Копья. — Когда я шел к зданию суда, дверь была открыта! И вообще, меня интересовали вопросы аукциона…