Очередной раскат грома заставил Штульца резко оторвать лицо от стекла — как раз вовремя, ведь на следующее мгновение все озарилось белым светом. Гроза гуляла совсем рядом, витала, казалось, над головой.

— Ну и погодка, — пропищал главный судья и вернулся к своей «тумбе», которая возвышалась над всем главным залом Аукциона, что был похож на театральный партер.

Очередной аукцион закончился не так давно, где-то час назад, если не меньше. Тогда природа устроила лишь прелюдию — небо потихоньку закладывало тучами, поднялся ветер. А когда все закончилось, и довольный Штульц, и некоторые не менее довольные посетители аукциона разошлись, вот тогда-то и началась самая жара, в переносном смысле, конечно.

Аукционист потеребил бумаги, лежащие на его «тумбе» — ничего особенного. Опять места на Малиновой Улице, опять редкие, или, умело стилизованные под редкие, товары… Штульцу никогда не нравилась вся бумажно-бюрократическая волокита, золото философов всегда привлекало его куда больше — но от бумаг никуда деться было нельзя. Хоть формальной нагрузки они не несли, надо было иметь при себе костыли для памяти.

Штульц собрал листы в стопку и печально вздохнул, осознав, что ему придется класть бумаги в папку, чтобы те не промокли. Вновь раздался раскат грома — и главного судью передернуло.

— Ладно, заодно захвачу зонт… — протянул он себе вод нос и зашагал в задние комнаты. — Эх, без Платза даже и погода не та — чудеса, да и только…

Денвер взмок, практически, с головы до пят — не помогал даже большой зонт. Дождь, казалось, лил со всех сторон — словно главного редактора «Сплетника Златногорска» поливали из шланга. Все нормальные люди давно разошлись по домам, кафе и забегаловкам, из-за чего окна практически всех домов горели желтоватым светом. Люди грелись и просыхали, а вот Денвер — наоборот, мерз и намокал.

Но дело не могло ждать — главному редактору надо было писать очередной выпуск. К тому же, он всегда успеет просохнуть — а молния в него уж точно не попадет.

Очередной громогласный раскат и яркая вспышка заставили немного усомниться в последней мысли. Денвер поправил шляпу, крепче ухватился за зонт и прибавил шагу.

Ориентироваться было сложно — все превратилось в чертовски нечеткую картинку, подобно той, что видят люди с плохим зрением, когда не могут найти очки. Только в данном случае, не помогли бы даже окуляры — дома размыло, превратило в один нелепый мазок краской, на который потом вылили стакан воды, пустив весь шедевр коту под хвост.

Главный редактор успокоился, когда увидел вдалеке здание Аукциона — его сложно было не заметить. Размеры говорили сами за себя. Ориентируясь практически так же, как летучая мышь, Денвер добежал до свое цели.

Под козырьком, что прятал крыльцо от большей части дождя, главный редактор закрыл зонт и немного отряхнулся. Башмаки и нижние части брюк стали похожи на водоросли.

Денвер глубоко вдохнул и постучал в дверь. Она, словно по волшебству, открылась — не иначе как главный редактор был везучим арабским юношей, а по его следу шли сорок злобных разбойников. Только в этот раз обошлось без всяких «сим-сим», «сим-салавим», «ахалай-махалай» и прочих комбинаций звуков.

— Странно, — протянул Денвер и аккуратно юркнул внутрь. Конечно, Штульц не закрывал двери в обычные дни — но в такую погоду стоило бы об этом подумать. Хотя, как успокоил себя мужчина в фиолетовом фраке, глагол «думать» не совместим с существительным «Штульц». Ни одного предложения, да что там, словосочетания, из этой комбинации не выйдет.

Тишину внутри рассекал лишь гремящий рокот ливня. Магические лампы горели — и после темноты коридора Денвер попал в освещенный, но не слишком сильно, главный зал. Штульца все не было видно.

Главный редактор обошел все кресла, добрался до лесенки, что вела на пьедестал главного судьи, и зайцем поднялся вверх.

А потом остановился, разинув рот и выпучив глаза.

Штульц все-таки был там, в той или иной мере — его тело лежало за тумбой, в луже багряной, играющей бликами в свете ламп крови.

Раздался раскат грома. Он звучал громче, чем до этого — дождь потерял былую силу.

Денвер, для которого этот звук стал холодным душем, наконец-то пришел в себя. Он растолкал ногами валяющиеся рядом с Штульцем листы, зонт и инкрустированную драгоценными камнями шляпу. Главный редактор аккуратно коснулся трупа ногой.

Потом Денвер невероятно плавно наклонился к телу главного судьи и посмотрел на его пухлую руку. Кольца еле-заметно блестели. Денвер осторожно снял одно из них, с самым крупным бриллиантом, попробовал на зуб и ловко спрятал во внутренний карман.

Главный редактор газеты еще раз осмотрел Штульца, вздохнул, а потом смачно плюнул прямиком на лежащее перед ним тело.

Денвер глубоко вздохнул, потер глаза так, чтобы они заслезились — для пущего эффекта, — и скривил гримасу печали и ужаса.

Он молниеносно соскочил по ступенькам вниз, пролетел по главному залу, вырвался на улицу, совершенно забыв об хоть и ослабшем, но все еще идущем дожде, и заорал в темноту, надрываясь от приступа театральных слез:

— Жестокое злодейство! Безбожное злодейство!

И этого было достаточно, чтобы разворошить муравейник, чтобы люди открыли окна и двери в такую жуткую погоду, схватили зонты и устремились к источнику звука. Они потянулись туда, как намагниченные — сначала из ближайших домов, потом — чуть поодаль… Новость разносилась с невероятной скоростью — даже капли дождя не валились с неба так быстро, как разгорался этот очередной пожар любопытства.

Народ повалил в здание Аукциона, а Денвер, актерской игре которого позавидовал бы любой мастодонт театра, забрался на трибуну Штульца (заранее расположив труп так, чтобы его было видно снизу) и, захлебываясь выдавливаемыми из себя слезами, продолжил:

— Убит аукционист Штульц! — он взмахнул рукой вверх, поднимая указательный палец.

И это произвело колоссальный эффект.

Люди заохали, заахали и, самое главное, зашептались. Любопытство и ужас накрыли здание Аукциона, эти эмоции расползались по городу все стремительнее и стремительнее, не церемонясь ни с кем и проникая даже в щели домов. Весь город встал на уши — и это всего за несколько минут.

— Какой шок! — с ужасом проговорила одна из дам, сидящая в кафешке далеко от здания суда — но эмоции проникли уже и сюда. Ее чашка со звоном упала на стол, но, благо, не разбилась.

— Да, но кто же смог?.. — прикрыв рот рукой прошептала ее подружка, сидящая напротив.

В самом здании Аукциона начали высказывать догадки — шепотом, друг-дружке, толпясь во все увеличивающемся и увеличивающемся количестве людей. Девнер продолжал:

— Он закончил аукцион и, несчастный, шел домой! Когда убийца и подстерег!

В здание суда стремительно ворвался Эдрик. Он пробивался через людей, освобождая проход локтями, и вскоре оказался рядом с главным редактором «Сплетника Златногорска», прямиком на «пьедестале». Жандарм упал на колени и бросил свое леденцовое копье в сторону — просто уставился на безжизненного Штульца, оскалив зубы и не давая не одной слезе оросить пол.