Он сидит на моем широком подоконнике, в руках карандаш, на коленях незаконченный рисунок. Судя по высоте лежащей рядом стопки бумаг, он провел здесь уже какое-то время. Вспоминаю слова Вона о том, что благодаря мне Линден опять занялся своими проектами. Не знаю, какую цель Вон преследовал, когда говорил мне об этом, но он не соврал. Линден в последнее время и вправду много работает. Может статься, это действительно моя заслуга.

– Мне снилось, что мы живем с тобой в том доме с твоего рисунка. Ну того, где на подоконнике стоял пирог, а во дворе были качели, – придумываю я на ходу.

Вот только голос мой звенит неподдельным счастьем. За окном стоит прекрасный день.

Линден улыбается мне. С заметным облегчением, но несколько неуверенно. Он не привык видеть меня в таком настроении. Думает, наверное, что за меня говорят обезболивающие. Пытаюсь привстать и обнаруживаю, что двигаться мне теперь не так больно, как раньше. Сажусь без посторонней помощи и подкладываю себе под спину пару подушек.

– Мне сказали, что, когда налетел ураган, ты пошел меня искать.

Отложив набросок в сторону, Линден ложится ко мне на кровать. Из-за своего почти затянувшегося пореза на губе он выглядит точь-в-точь как послушный мальчик, ввязавшийся в драку на школьном дворе. Стараюсь представить себе его стройную изящную фигуру среди бушующего урагана. В моих фантазиях долго ему под натиском стихии не продержаться: либо его уносит ветром, либо кто-нибудь приходит к нему на помощь, либо он погибает.

– Я думал, что потерял тебя, – говорит он со странной полуулыбкой то ли радости, то ли неодобрения.

– Когда поднялся ветер, я поняла, что заблудилась, – оправдываюсь я. – Не смогла найти дорогу обратно. Хотя и очень старалась.

– Я знаю.

Он слегка похлопывает меня по руке. В глазах плещется бесконечная печаль. Я начинаю ненавидеть себя за то, что приходится ему лгать. Похоже, Линден всегда будет оказывать на меня такое воздействие.

– Хочу тебе кое-что показать, – говорит он.

Линден рассказывает мне, что я неделю почти не приходила в сознание. Удар лопастью одной из ветряных мельниц пришелся мне по затылку. Другие ранения я получила от огромного количества обломков, которые ураган разметал по всей территории, от теннисного корта до конюшен. Линден просит меня не волноваться. Его отец специально нанял людей, чтобы они там все убрали. Работы им уже осталось немного. Повторяет, что это все ерунда, главное – мое здоровье. Говорит, что иногда в полузабытьи я бормотала что-то о крысах и терпящих крушение кораблях. Часто упоминала какие-то взрывы и все твердила о том, что надо остановить кровь.

Я рада, что не помню ничего из своих кошмаров.

Но он-то все слышал. Не отходил от меня ни на шаг, но помочь мне никак не мог, поэтому попытался запечатлеть мои видения на бумаге. Он медлит перед тем, как показать свои рисунки, словно мне предстоит увидеть фотографии с места убийства или что похуже.

Наконец я смотрю в лицо своим кошмарам. Темные силуэты домов. Одни завалились набок, другие зияют дырами, проделанными в стенах толстыми ветвями проросшего внутри их дерева. Окна сочатся кровью. Двор, полный дохлых крыс. Я почти девять месяцев пробыла замужем за этим мужчиной и все это время думала, что он ничего обо мне не знает, а ему так мастерски удалось изобразить мои самые сильные страхи. Не хватает только Роуэна. Но я уверена, брат прячется на одном из этих рисунков. Он, похоже, в том кровоточащем доме, глядит, не отводя глаз, на желтый диск луны. Я же торчу здесь, в миленьком кукольном домике, и всматриваюсь в эту же луну. И все наши мысли только друг о друге.

К горлу подкатывает тошнота, темнеет в глазах. Увидеть, как оживают твои кошмары, – дело малоприятное. На последнем рисунке изображена беседка, в которой проходила наша брачная церемония. Она вся в паутине, на светлом дереве кровавые отпечатки, в крышу воткнута лопасть ветряной мельницы.

– Это не твой, – говорит он. – Я нарисовал его, когда ты была без сознания. Когда не знал, очнешься ли ты.

Не свожу глаз с полуразвалившейся беседки, символизирующей кончину нашего брака. Самым страшным горем, что выпало на долю Линдена, была потеря его первой жены. В ночь накануне моего побега он забрался ко мне в постель и горько плакал, уткнувшись лицом в мою сорочку. Его горячие слезы больно жгли мне сердце. Я, хоть и поставила себе цель стать его любимой первой женой, даже не подозревала, что дорога ему ничуть не меньше, чем моя покойная сестра. Но почему? Неужели только из-за внешнего сходства?

Не говорю ни слова, только все перелистываю рисунки, подолгу рассматривая каждый. Они поражают фотографической точностью. Внутрь домов можно заглянуть. Одна комната доверху завалена Джун Бинз, стенами другой служат дорожные карты.

– Сердишься? – спрашивает Линден. – Не стоило, наверное, тебе их показывать.

Он протягивает руку, что забрать свои рисунки, но я в них буквально вцепляюсь.

– Нет, – упрямлюсь я, зачарованно уставившись на дом, под завязку забитый рыбой.

На первый взгляд Линден изобразил точную копию моей любимой голограммы. Я часто плаваю с ней в бассейне, но у акул с рисунка из пасти торчат человеческие конечности – кровавые обрубки рук и ног.

– Они просто… жуткие. Я и подумать не смела, что ты можешь представить себе нечто подобное.

– З-зря я это. – Он заметно бледнеет и отворачивается. – Отец говорит, мне следует рисовать что-то более…

– Да забудь ты про своего отца, он ошибается, – не выдерживаю я.

Линден смотрит на меня с нескрываемым изумлением. Я удивлена не меньше. Откровенничать я не собиралась, но раз уж привлекла его внимание, к чему останавливаться?

– Не держи все это в себе. У тебя настоящий талант. Согласна, скорее всего, мало кому захочется жить в доме, полном деревьев или акул-людоедов.

– Да я и не думал о том, кто там будет жить, – говорит он, кивая на стопку материализовавшихся кошмаров в моей руке.

– Это и так ясно.

– Вот именно. Все дело в тех, кто там жил раньше.

Он указывает на скрупулезно прорисованный порог акульего дома. Он не забыл даже про дверной молоток и ставни. Сейчас они ветхие, обшарпанные, но когда-то все здесь было новым и сияло чистотой. Перед домом, двор которого завален крысиными трупиками, декоративная решетка, оплетенная жалкой тенью некогда пышного куста вьющихся роз.

– В какой-то момент все пошло не так. И жизнь переменилась к худшему.

Мне нетрудно догадаться, что он пытается сказать. Перед глазами один за другим всплывают образы: чудесный дом, в котором родилась моя мама, посреди красивейшего города, вскоре павшего жертвой химического загрязнения. Цветы и те проиграли битву за жизнь. Вижу земной шар. Его поверхность делили когда-то сотни стран. Линден всматривается в мое лицо затуманенными от волнения глазами: смогу ли я понять его? Я киваю, потому что и в самом деле понимаю. Доподлинно знаю, что зашифровано в этих рисунках и почему они заставляют его плакать.