– Отлично. Дальше не надо, – сказал Бен-Рой. – Можешь записать для меня?

Девушка вышла и через несколько минут вернулась с компакт-диском в руке. Арие вложил его в папку и пошел обратно в главное здание.

Комната номер три находилась в подвале. Это было низкое помещение с голыми оштукатуренными стенами, каменным полом и тусклой лампочкой под самым потолком. Палестинец сидел за шатким столом из фанеры. Его кисти были в наручниках, левый глаз распух и посинел. Бен-Рой выдвинул стул и сел напротив.

– Я хочу поговорить с адвокатом, – пробормотал парень, не сводя глаз со стола.

– Да, такому сосунку, как ты, он обязательно понадобится! – буркнул полицейский, доставая компакт-диск и протокол об аресте, составленный им вчера.

– Хани аль-Хаджар Хани-Джамаль, – сказал Арие, вслух читая имя задержанного. – Что за бредовое имечко!

Он положил лист на стол.

– Посмотри на меня.

Юноша поднял полные страха глаза и закусил губу. Он выглядел совсем маленьким по сравнению с Бен-Роем, точно школьник перед учителем.

– Сейчас ты расскажешь мне все, как было, Хани. Я буду спрашивать, а ты отвечать. Я хочу слышать только правду. Ты хорошо меня понял?

Палестинец едва заметно кивнул. Он плотно сжал бедра, ожидая удара из-под стола. Бен-Рой торжествуя смотрел на него, наслаждаясь страхом в глазах парня. Затем подвинул к нему компакт-диск.

– Это для тебя.

Парень испуганно таращился на диск.

– Тут все, что произошло вчера, – сказал Бен-Рой. – Все записано, все доступно для суда. Так что давай без вранья. Не желаю слушать всякую чепуху типа того, что ты случайно проходил мимо и никогда не приторговывал наркотой. Иначе я тебя придушу. Честное слово, своими руками придушу.

Он привстал, схватил парня за кисти, затем отпустил и снова сел на стул.

– Ну, давай выкладывай, мразь!

Луксор

К тому времени как Халифа вернулся из Эдфу, Мафуз успел позвонить Хассани и объяснить ситуацию.

Как ни странно, Хассани отреагировал положительно. По крайней мере намного лучше, чем рассчитывал Халифа. Без мелкой брани и испепеляющих взглядов при встрече, конечно, не обошлось, но шеф хотя бы не орал благим матом и не бил кулаком по столу, к чему морально готовил себя инспектор на обратном пути. Более того, Хассани практически не возражал против возобновления дела, будто у него исчезла либо энергия, либо воля противиться этому. Халифе даже показалось, что в глазах у начальника мелькнула искорка облегчения, как у носильщика, которому наконец-то разрешили снять с плеч тяжелый груз.

– Надо обговорить одну деталь, – сказал Хассани, глядя из окна кабинета. – У тебя не будет помощника. Людей мне и без того катастрофически не хватает. Все ясно?

– Да, сэр.

Парик на голове Хассани торчал во все стороны, словно коричневая сладкая вата.

– Сария займется текущими делами. Пока не закончишь, он будет в подчинении другого инспектора.

– Хорошо, сэр.

– И не болтай ни о чем с коллегами. Если спросят, говори, что хочешь проверить новые свидетельства. Никаких подробностей!

– Да, сэр.

С улицы послышались цоканье лошадиных копыт и свист наездника, отгонявшего назойливых туристов. Хассани посмотрел вниз и вновь повернулся к Халифе:

– Ну так что ты планируешь делать?

Халифа пожал плечами и затянулся сигаретой, которую все время сжимал между пальцами.

– Попробую разузнать что-нибудь о прошлом Янсена. Попытаюсь там найти мотивы убийства Шлегель. Пока что все улики косвенные.

Хассани кивнул, открыл выдвижной ящик стола, достал ключи от дома Янсена и швырнул Халифе.

– Держи. Понадобятся, – сказал он.

Халифа поймал связку и положил в карман пиджака.

– Еще надо связаться с израильтянами, – сказал он. – Может, они знают что-то об убитой.

Хассани скривился, долго смотрел в глаза Халифе, затем подошел к сейфу в углу кабинета и, присев на корточки, набрал код. Дверка сейфа распахнулась, и Хассани вытащил тонкую красную папку, которую отдал Халифе. На папке синими чернилами было написано: «2345/1 – Шлегель, Ханна. 10 марта 1990 г.».

– Улики, должно быть, уже устарели, хотя кто знает – могут и пригодиться.

Халифа пристально посмотрел на папку.

– Мафуз сказал, что вы ее сожгли.

Хассани фыркнул:

– Думаешь, только ты один такой совестливый?

Он снова посмотрел Халифе прямо в глаза, затем махнул рукой в сторону двери.

– Не забывай отчитываться! – крикнул Хассани вслед инспектору. – Регулярно отчитываться!

Иерусалим

После обеда Ави Штейнер проводил Хар-Зиона до его офиса в здании кнессета на улице Дерех Руппин и сел на автобус в сторону Ромемы. Он подозрительно разглядывал пассажиров, остерегаясь не столько возможных террористов (хотя сложно было представить более ироничный конец, чем гибель от бомбы одного из людей аль-Мулатхама), сколько слежки. Вероятность того, что за ними ведут наблюдение, почти нулевая: все было так тщательно законспирировано, что многие даже не знали, во что вовлечены. И все же подстраховаться стоит. Хар-Зион ценил в Штейнере это качество, называя его «Ха-Нешером» – «орлом» – за всеведение и зоркий глаз – и «Ха-Нееманом» – «верным» – за надежность. Ави действительно был предан Хар-Зиону как отцу; он бы выполнил любой приказ своего лидера.

Штейнер слез с автобуса в конце Яффской улицы и, подозрительно оглядываясь по сторонам, побрел вверх по склону в глубь Ромемы – спального района, застроенного однообразными желтыми домами-блоками, с соснами и кипарисами между ними. На одном из перекрестков он резко повернул в сторону, оглянувшись, чтобы убедиться, что сзади нет «хвоста», и, пройдя пару десятков метров, вошел в дверь магазина, над которой висели таблички: «Галантерея», «Канцелярские товары», «Частные почтовые ящики».

Он не проверял почтовый ящик регулярно, чтобы не вызвать подозрений. Иногда Ави приходил через пару дней после предыдущего визита, а иногда раз в неделю, в две или даже пропустив целый месяц. Подстраховаться никогда не помещает.

Хотя владелица магазина, пожилая сефардка[41], за те три года, что он ходил сюда, ни разу не встала со своего кресла за низким фанерным столом, Ави еще раз оглянулся, прежде чем достать ключ и открыть ящик номер 13. Вынув единственный конверт, лежавший внутри, он засунул его в карман пиджака и поспешно скрылся.

Покрутившись по улице минут пятнадцать, он распечатал сверток, в котором обнаружился один-единственный лист бумаги с именем и адресом, написанными от руки печатными буквами – очевидно, чтобы нельзя было определить личность отправителя по почерку. Ави запомнил имя и адрес, затем разорвал листок на мелкие кусочки и разбросал их по четырем разным урнам. Наконец, вернувшись на Яффскую улицу, он сел в автобус и поехал в центр, преисполненный гордостью, оттого что работает на благо родины.