Комнаты по-прежнему обозначались табличками, написанными от руки. Библиотека была гулкой и пустой, если не считать покрытых пылью полок. А читальный зал оказался неожиданно уютным, как дамская гостиная в эдвардианском стиле, с обоями в цветочек, письменным столом из красного дерева и небольшой жаровней в камине, на которой стоял большой эмалированный чайник.

– Есть что-то особенное в этом доме, правда? – заметила Элис. – У тех ребят выдавалось хоть несколько часов нормальной жизни, прежде чем они возвращались обратно в окопы.

Она легко представила себе большие диваны, мягкие кресла. Представила, как Сэм сидит с книгой, скрестив ноги, его брови сосредоточенно хмурятся, между ними, как всегда, залегла вертикальная складочка. Когда ей было шесть, а ему только четыре, она учила его буквам, а потом – научила читать. После этого каждый раз, видя его уткнувшимся носом в книгу, она испытывала гордость.

Минут через десять Табби вышел из кабинета с широкой улыбкой на лице, слегка пыхтя, потертый кожаный портфель теперь был так набит, что, казалось, сейчас затрещит по швам. Внезапно на ум Элис пришла мысль.

– А среди этих бумаг есть записи тех людей, которые приходили сюда? – спросила она.

– Конечно, – он ударил себя рукой по лбу. – Какой же я болван! И почему я раньше об этом не подумал? Именно за этим я и вернулся – за журналами посетителей. – Он поставил портфель на пол и открыл его, показав им пять книг в зеленых кожаных обложках.

– О! – вздохнула рядом с Элис Руби. – Представь, что, если…

– А где-то здесь, – продолжал Табби, – есть объявления, которые оставляли люди, которые искали своих друзей. – Он вытащил толстую папку, обрывки листков вывалились из нее и разлетелись по полу, как конфетти. – Вот они, – пробормотал священник, кинувшись собирать их. – Я знал, что их должно быть больше. Я старался связаться с каждым, кто приходил сюда, чтобы узнать, поддержат ли они новую организацию в Лондоне. Мы хотим попытаться сохранить тот удивительный дух товарищества, который был тут во время войны, но который, похоже, исчез в мирное время. – Он помолчал. Записки были уже собраны, его взгляд приобрел какое-то отсутствующее выражение. – Хотим сохранить память о тех, кто не вернулся домой.

У Элис пальцы чесались от нетерпения.

– А вы позволите нам взглянуть на эти записи, преподобный Клейтон?

– Конечно, конечно. Пожалуйста, называйте меня Табби, я никак не привыкну к тому, что ко мне обращаются «преподобный». Болтаю тут о своих планах, когда вы больше всего хотите найти какие-то упоминания о своих близких. Вот что я вам скажу, дамы, почему бы нам не взять их с собой обратно в кафе? Мы могли бы выпить – боже мой, я бы не отказался от чашечки чая! – Он достал платок и вытер лоб, блестевший от пота. – Там вы можете спокойно все просмотреть.

– Вы очень добры, – сказала Элис.

– Но сначала я хочу в последний раз помолиться тут, в часовне, прежде чем покину это место навсегда. Не хотите ли вы присоединиться ко мне?

* * *

– Осторожно на ступеньках, – воскликнул капеллан и быстро зашагал по крутой деревянной лестнице, больше похожей на стремянку.

Поднявшись наверх, они оказались в просторном чердачном помещении, где пахло ладаном и сухими травами. Побеленные наклонные стены отражали свет, который лился из окон с разных сторон.

– Этот чердак первоначально использовали для сушки хмеля, – объяснил Табби. – Когда мы решили устроить тут часовню, нам сказали, что это небезопасно, потому что тут может находиться одновременно только несколько человек. Но с Божьей помощью и с помощью нескольких дополнительных балок-перекрытий, которые установили ребята, мы доказали, что это не так. Иногда тут собиралось больше сотни человек. – Он медленно обошел вокруг, осматривая каждый угол, со скрипом провел пальцем по стеклу одного из пары полукруглых чердачных окон с двух сторон от каминной трубы, чтобы глянуть в сад внизу. – Боже мой, как чудесно снова оказаться здесь! – вздохнул он. – Видели бы вы это во всей нехитрой красе, дорогие мои! Мы получили такие щедрые дары: большой позолоченный канделябр, свисающий оттуда, – он указал на широкую верхнюю балку, – и пару великолепных подсвечников, сделанных из резных столбов по обе стороны алтаря. Мы использовали плотницкую скамью в качестве алтаря. Правда, разумно? Это не займет много времени, – продолжил он. – Присоединяйтесь, если хотите.

Он осенил себя крестным знамением и тяжело опустился на одно колено. Элис инстинктивно последовала за ним. В тишине она слышала лишь собственное дыхание. На нее снизошло спокойствие – словно шелковая шаль, струясь, окутала плечи и уняла устойчивое нервное напряжение.

Руби опустилась на колени и тихо замерла рядом с подругой. Тишину нарушали только птичьи трели в саду за окном.

Табби начал молиться, его голос показался девушке таким успокаивающим, таким ласкающим слух, какого она никогда прежде не слышала. После каждой фразы он надолго замолкал, словно задумывался.

– Отче, благослови этот дом и храни его в память о тех, кто нашел убежище под этим кровом, и особенно обо всех тех, кто отдал жизни, чтобы мы обрели мир. Благослови эту страну и людей, живущих на этой земле, которым выпало столько страданий, помоги им восстановиться. И наконец, Господи, молю Тебя, благослови этих двух молодых женщин, помоги им, утешь в их горе. Аминь.

Когда он начал читать молитву Господню, Элис вторила ему. Рядом с ней тихо бормотала слова молитвы и Руби, сначала несмело, а потом более уверенно: «…И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим…»

Наконец они умолкли и замерли.

– Я так рада, что ты со мной, – прошептала Элис.

– А я рада, что ты меня сюда привела, – прошептала в ответ Руби.

* * *

Изучение имен в книге отзывов оказалось делом медленным. Многие из них были нацарапаны в такой спешке, что невозможно было разобрать, другие почти стерлись или были чем-то залиты. Кофе либо чаем, как подозревала Элис. Табби сказал им, что в клубе не подавали алкоголь. «Этого добра было вдосталь в других местах». Были и другие следы – темно-коричневые пятна грязи или даже, возможно, засохшей крови, размазанной по страницам. Даже в мирном «Тэлбот-хаус» записи в книгах несли в себе признаки войны, с которой солдаты попадали сюда лишь на короткую передышку.

Каждый раз, когда она видела запись, где упоминался канадский корпус, часто украшенный схематичным рисунком, изображавшим кленовый лист, сердце Элис замирало. Она особенно внимательно вчитывалась в эти строчки, пытаясь представить себе человека, который их оставил. Даже если это был не Сэм, этот канадец мог оказаться его другом. Вот если бы она могла с ними всеми переговорить! Она подумала, не записать ли ей их имена, чтобы найти их следы по возвращении домой. Но жестокая правда заключалась в том, что большинство из них, вероятно, погибли. Каждый раз, когда она дочитывала до конца страницы, ее уверенность чуть угасала.

– Ну что, есть успехи? – спросила она Руби, сидевшую за соседним столиком и просматривавшую другие журналы записи посетителей. Табби сидел рядом и просматривал свои бумаги.