– А ты что, хочешь мою футбольную куртку?

Пёрл засмеялась:

– Нет. – И посерьезнела: – Я хочу понимать, во что ввязываюсь.

И встретилась взглядом с глазами Трипа – покойными, и ясными, и темно-карими.

– Я ни с кем больше встречаться не планирую. Ты об этом?

Она никогда не видела в нем такой искренности.

– Ладно. Я тоже. – После паузы она прибавила: – Сплин психанет. И Лекси. И вообще все.

Трип поразмыслил.

– Ну, – сказал он, – мы не обязаны всем объявлять.

Он наклонил голову, и они боднули друг друга лбами. Совсем скоро, понимала Пёрл, надо будет встать, одеться и опять выйти наружу, в мир, где такая куча других людей.

– Я не против быть тайной, – сказала она и поцеловала его.

* * *

Трип сдержал слово: Тим Майклз упорно его донимал, но Трип отказывался назвать свою новую загадочную пассию, а если прочие друзья спрашивали, куда он девается после школы, Трип выдумывал отговорки. И Пёрл тоже никому не говорила. А что тут скажешь? Порой ей хотелось поделиться с Лекси – открыть, что и она теперь принадлежит к эксклюзивному клубу опытных, что они обе теперь в этом клубе состоят. Но Лекси потребует всех интимных подробностей до единой, расскажет Сирине Вон, и через неделю вся школа будет в курсе. Иззи, конечно, гадливо скривится. Сплин… и речи быть не может о том, чтобы рассказать Сплину. Уже некоторое время Пёрл все отчетливее подмечала, что чувства Сплина к ней и качеством, и количеством разнятся с ее ответными чувствами. Месяц назад в толчее кинотеатра – они пошли наконец посмотреть “Титаник”, и в фойе была давка – Сплин потянулся назад, взял Пёрл за руку, чтоб их не разделило в толпе, и она, хотя и радовалась, что ее на буксире тянут сквозь людскую массу, уловила в его пожатии твердость, собственничество – и все поняла. Не отнимала руки, пока они не пробились к дверям, а затем мягко сделала вид, будто ей занадобился бальзам для губ в сумке. На сеансе – когда Леонардо Ди Каприо рисовал Кейт Уинслет обнаженной и камера наехала на ладонь, протирающую запотевшее стекло, – Пёрл почувствовала, как Сплин напрягся и покосился на нее, и сунула руку в пакет с попкорном, словно экранный трагизм ей прискучил. После кино, когда Сплин предложил зайти в “Арабику” и выпить кофе, Пёрл ответила, что ей пора домой. Наутро в школе все вроде бы вернулось на круги своя, но она знала: что-то переменилось – и держала это знание в себе, как занозу, которую не стоит лишний раз трогать руками.

В общем, она выучилась врать. Раз в несколько дней, когда они с Трипом, повинуясь распорядку Тима Майклза, вместе линяли из школы, Пёрл совала Сплину в шкафчик записку. Остаюсь после уроков. Увидимся у тебя, 16:30? Позднее, когда Сплин расспрашивал, у нее всегда была наготове правдоподобно невнятная отмазка. Рисовала афиши для ежегодного благотворительного спагетти-ужина. Обсуждала с учительницей английского свое будущее сочинение. На самом же деле после свиданий Трип высаживал Пёрл в квартале от дома и уезжал; она пешком шла к Ричардсонам, а он отправлялся на хоккейную тренировку, или к другу, или минут пять катался вокруг квартала, а затем приходил домой и сам.

Застукали их всего однажды. Мистер Ян, возвращаясь домой с шоферской смены, на бледно-голубом “сатурне” катил по Паркленд-драйв и увидел у обочины “джип-чероки”, а внутри двух вжавшихся друг в друга подростков. Когда он проезжал мимо, они наконец разлепились, девушка открыла дверцу, шагнула на тротуар, и он узнал свою юную соседку сверху, дочь Мии, тихую красавицу. Не мое дело, рассудил он, но потом до вечера грезил о своей юности в Гонконге – как он украдкой сбегал в ботанические сады с Бетси Цай в те словно приснившиеся ему предвечерья, что он никогда никому не описывал и уже много лет забывал проживать заново сам. Молодежь всегда и везде одинакова, решил он, и переключил передачу, и покатил дальше.

* * *

После вечеринки на Хэллоуин Лекси и Брайан тоже тайком сбегали при любой возможности – после тренировки, в конце, а порой и в начале свиданий в выходные, а однажды, в экзаменационную неделю, – в середине дня, между экзаменом Лекси по физике и экзаменом Брайана по испанскому.

– Да ты подсела, – насмехалась над ней Сирина. К великой досаде Лекси, когда им с Брайаном особенно хотелось остаться наедине, в доме Ричардсонов вечно кто-нибудь торчал. Но отец Брайана мотался по вызовам, мать работала допоздна, и дом Эйвери зачастую пустовал, а в крайнем случае можно было обойтись и машиной Лекси – припарковаться на безлюдной стоянке и перелезть на заднее сиденье под старое лоскутное одеяло, которое Лекси теперь возила с собой ровно для этой цели.

Мир виделся Лекси почти совершенным, и в фантазиях ей являлась нынешняя жизнь, только все цвета насыщеннее. После свиданий, когда они с Брайаном неохотно отрывались друг от друга и расходились по домам, она сворачивалась калачиком в постели, воображая его тепло и рисуя себе их совместное будущее. Наступит рай, думала она, – засыпать в его объятиях, просыпаться подле него. Ничего приятнее и не придумаешь – одна мысль об этом наполняла ее теплым, почти посткоитальным сиянием. Конечно, у них будет домик. Двор на задах, где она станет загорать; баскетбольное кольцо над дверью гаража для Брайана. У нее на туалетном столике будет сирень, а на кровати – полосатые льняные простыни. Деньги, аренда, работа – все это Лекси не тревожило; она не думала о таких вещах в реальности, поэтому в фантазийной жизни они тоже не всплывали. А в один прекрасный день – тут фантазия вихрилась и искрилась фейерверками в ночном небе – родится ребенок. Он будет в точности как на фотографии годовалого Брайана, которую его мать держала на каминной полке: курчавый, щекастый, карие глаза так огромны и нежны, что смотришь в них – и словно таешь. Брайан будет подбрасывать ребенка на бедре, подкидывать в воздух. Они станут ходить на пикники в парк, ребенок будет кататься по траве и смеяться, потому что травинки щекочут ему пятки. По ночам они будут засыпать, положив между собой ребенка – теплый мягкий комочек, пахнущий молоком.

В Шейкер-Хайтс все школьники проходили курсы сексуального воспитания, и не единожды, а пять раз: в пятом и шестом классе – школьный совет считал это “ранним вмешательством”; в “опасные годы”, в седьмом и восьмом; а затем еще раз в десятом, на бис – тогда курс дополнялся основами здорового питания, дискуссиями о самооценке и профориентацией. Но Лекси и Брайан были все-таки подростки – плохо прикидывали шансы, а оценивали риски еще хуже. Они были молоды и верили, что любят друг друга. Их ослепляло и ошеломляло видение будущего, которое они собирались друг с другом делить, – будущего, которого Лекси порой жаждала так сильно, что в раздумьях о нем не спала ночами. А потому не раз получалось так, что Лекси совала руку в сумочку, презервативов не находила, но это их не останавливало.

– Все будет нормально, – шептала она Брайану. – Давай просто…

Так и вышло, что в первых числах марта Лекси стояла в аптеке и разглядывала полку с тестами на беременность.

Она взяла с нижней полки упаковку с двумя тестами и, спрятав под сумочку, понесла к кассе. Кассирша была молода, лет тридцати или тридцати пяти, но вокруг рта у нее собрались морщинки, будто ей вечно было кисло. “Пожалуйста, ни о чем не спрашивайте, – про себя взмолилась Лекси. – Сделайте вид, будто не видите, что я покупаю, пожалуйста”.