* * *

В обшарпанной душной комнате маленького отеля в самой дальней стороне порта Жерар потер глаза и посмотрел на часы. Слава тебе господи! Его смена закончилась. Он встал со стула и начал трясти своего напарника.

— Давай, вставай, до рассвета осталось уже немного. Посиди у окна, развлекись.

Он с кряхтением растянулся на неудобной кровати. Ему было жарко и потно в полицейской форме. К тому же она ему жала. Напарник закурил, чтобы отогнать комаров, и уставился на далекие огни Ragazza, заранее скучая в предвкушении четырех часов бесцельного ожидания. Но что поделаешь, зато оплата была нескучная. Patron платил вполне сносно.

* * *

Анна и Беннетт медленно шли по парковке, выискивая машину без сигнализации, пробуя ручки дверей в надежде, что отыщется незапертая дверь. Они не хотели привлекать внимание шумом, поэтому предпочли бы не бить стекла. Беннетт остановился около запыленного «Пежо-205» с откидным верхом — он не видел ни наклеек, говорящих о том, что машина застрахована, ни мигающего красного огонька сигнализации. Он тихо окликнул Анну:

— Ты сможешь ее завести?

Анна подошла к машине.

— Попробую. Давай открывай ее, а я заведу.

Беннетт пошел ко входу на парковку — там стояли два огромных темно-зеленых мусорных контейнера для признающих цивилизацию водителей — и пошарил среди объедков, пока не нашел бутылку из-под пива. Она легко разбилась о стену, так что назад он пришел вооруженный острым стеклянным ножом, которым и проделал длинный разрез в брезентовой крыше. Он залез через него в машину и изнутри открыл дверь.

— Прошу вас, мадам.

— А ты делаешь успехи, — сказала Анна, нагнулась и стала шарить под приборной панелью.

Рубаха задралась аж до пояса, и у Беннетта дух захватило от вида мокрых белых трусиков, до предела натянутых на двух окружностях, о которых можно было только мечтать. Ему пришлось потрясти головой, чтобы выбросить из головы совершенно лишние мысли. Не время, сказал он себе строго, сосредоточься на работе.

Наконец маленькая машина чихнула, двигатель завелся. Беннетт зажег фары и проверил уровень бензина. Полбака есть.

— Бензина навалом, можем спокойно доехать до Монако.

— Беннетт, подумай. Какой еще Монако? Они наверняка следят за квартирой. Может быть, они уже в квартире. Нам надо поговорить.

— Поговорим по дороге. Они не следят за квартирой. Они думают, что мы на яхте.

— Нет, в Монако нам нельзя. Куда угодно, только не в Монако.

— Анна, посмотри на нас. Мы грязные, вымазанные в мазуте, мокрые, на тебе — только рубашка и трусы, мы едем в угнанной машине, и сейчас около двух часов утра. Куда ты хочешь ехать? Может быть, попробуем остановиться в «Хилтоне»? Мы что, выглядим как респектабельные туристы?

— Ну должно же найтись место, куда мы можем поехать.

— О, черт, придумал. Мы поедем в Сен-Мартин. — Беннетт захлопнул дверцу, развернул машину и погнал ее в сторону шоссе.

— Беннетт?

— Что теперь?

— Ты сердишься на меня?

— Да, представь себе, я вне себя от возмущения. Ты все сделала. Мы украли этот чертов кейс. Ты получишь свои деньги. Зачем все усложнять? Чего тебе теперь не хватает?

— Я скажу тебе, как только мы приедем в Сен-Мартин. — Анна откинулась на спинку пассажирского сиденья, зажав кейс между колен. — Рассказать тебе, как я это сделала?

— Не надо. — Он не отводил глаз от дороги, вжимая педаль газа в пол. — Ну ладно, расскажи. Только без скабрезных деталей.

— А не было деталей. Мы посмотрели фильм несколько минут, затем он сказал, что хочет мне кое-что показать.

— Давай я догадаюсь, что именно.

— Луну.

— Так не было никакой луны…

— Ну тогда звезды. Какая разница? Ну так вот, мы вышли, проверили звезды, все были на месте, а потом он спросил, а не хочу ли я выпить шампанского в каком-нибудь уютном местечке.

— Даже и представить себе не могу, где находилось ближайшее уютное местечко. Боже, я сам иногда, грешен, болтал что-то подобное, но чтобы унизиться до такой банальности…

— Я тоже в своей жизни слышала немало банальностей, поверь мне. Ну и конечно, вот так сюрприз, он ведет меня к себе в каюту, а там уже все готово к приему — свет притушен, негромкая музыка играет, но я нигде не вижу кейса! И я начинаю ходить вокруг да около, спрашиваю его, а где, типа, тот знаменитый чемодан, что снес крышу всем этим крепышам из большого бизнеса? А, говорит он, я его спрятал в сейф, позже на него посмотрим. А потом говорит: а не хочешь нюхнуть?

— Просто идеальный хозяин. Я надеюсь, ты чихнула.

— Нет, я не прикасаюсь к этой дряни. Но он «нюхнул», или как это называется, и как прыгнет на меня, ну мы и побежали вокруг кровати, несколько кругов сделали, только ему меня не догнать. Тогда он остановился и с таким хитрым видом мне говорит: «Давай играть! Я открываю сейф — ты снимаешь юбку, я открываю чемодан — ты снимаешь топ. Идет?»

Беннетт вздохнул.

— А еще говорят, что романтические отношения умерли. А потом что? Нет, не говори мне. Он хотел увезти тебя на Сицилию и познакомить с мамой.

— Нет. Он открыл сейф. Потом он открыл кейс — я хотела удостовериться, что внутри все так, как рассказывал По. Ну а затем уж я с ним поздоровалась по-свойски. — На секунду она замолчала. — Лягнула его по яйцам и вырубила при помощи прикроватной лампы. Потом я вставила ему кляп в рот и прикрутила к кровати шнуром от лампы. А под конец, по-моему, у меня сдали нервы, и я помчалась искать тебя.

Беннетт уже подъезжал к платной дороге и пошарил у себя в кармане в поисках мелочи. Он ничего не сказал, просто представил себе сцену в каюте Туззи, довольный, что дело у них не кончилось постелью. Наверняка Туззи сейчас рвет и мечет и сделает все, чтобы отомстить, как только его яйца и раненое итальянское эго немного оправятся от ударов.

— Да, — протянул он, — можно с уверенностью утверждать, что на яхту нас больше не пригласят. Ты сильно его ударила?

— Сильно.

— А по яйцам?

— Еще сильнее.

— Хорошо.

Они повернули на север. Два часа — и они будут в Сен-Мартине.

Анна задумчиво взглянула на лицо своего спутника, освещенное подсветкой приборной панели. А ведь он забыл пошутить, подумала она. Значит, действительно ревновал. Как приятно, сказала она себе, улыбаясь, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

* * *

Туззи страдал. Болела голова, болело причинное место, но больше всего страдало израненное самолюбие. Ему потребовалось около часа, чтобы прийти в себя, а потом еще тридцать чрезвычайно мучительных минут, чтобы освободить от пут одну рук, позвонить Клебу и приказать прочесать яхту. А теперь он с перевязанной головой полулежал в постели в компании своего советника. Пакет со льдом таял у него между ног. Клеб, в пижаме, рассматривал содержимое кейса, найденного в каюте Беннета.