«Дочь Александра Сергеевича?» В его голосе прозвучало неподдельное уважение. «Я читал его работы по афганскому периоду. Гениальные решения в полевых условиях».

«А вы?..»

«Северов Андрей. Мой дед оперировал с вашим в Сталинграде».

Над старинными фолиантами медицинской библиотеки вдруг проступило то самое, знакомое с детства сияние.

Они просидели в библиотеке до закрытия. Андрей рассказывал о своей семье — дед, Николай Петрович Северов, был легендой военной медицины, отец заведовал кардиохирургией в Ленинграде.

«А я вот решил в Смоленск поехать», улыбался он. «Захотелось самому, без громкой фамилии…» «Понимаю», кивнула Елена. «Только от фамилии не убежишь — она в крови».

После библиотеки он предложил проводить её до общежития. Шли через старый город, говорили о медицине, о первых операциях, о том, как важно не дрогнуть, когда держишь в руках чужую жизнь.

«Знаете, Лена», вдруг сказал Андрей, «я вас сразу заметил. На практике в анатомичке. У вас руки… особенные. Как у настоящего хирурга».

Она смутилась:

«Это гены. У нас все в роду — военные врачи».

«Нет», покачал головой Андрей. «Это призвание. Его не передашь по наследству. Оно или есть, или нет». На следующий день он ждал её после занятий:

«Хотите посмотреть операцию? Профессор Старовойтов разрешил присутствовать».

В операционной Елена впервые увидела Андрея другим — собранным, сосредоточенным. Его руки двигались четко и уверенно, помогая профессору. И над операционным столом мерцало то же сияние, что она помнила с детства.

После операции он провожал её молча. А потом вдруг остановился: «Лена, знаете… Когда я увидел вас в операционной, понял — вы тоже это чувствуете. Это особое состояние, когда словно кто-то ведет твои руки.»

«Ангелы-хранители», тихо сказала она. «Папа говорит — у врачей они особенные». «Да», кивнул Андрей. «Мой дед тоже так говорил. Особенно после Сталинграда.»

Они стали встречаться каждый день. Вместе готовились к занятиям, спорили о методиках операций, мечтали о будущем. Андрей учил её технике наложения швов — у него была собственная методика.

«Смотрите», говорил он, показывая движения. «Главное — чувствовать ткань. Она живая, она подскажет.»

А по вечерам они гуляли по старому городу. Андрей рассказывал о своих дежурствах в больнице, о первой самостоятельной операции, о планах стать военным хирургом.

«Знаете, Лена», сказал он однажды, «я ведь тоже читал про Афганистан. Про вашего отца, про госпиталь… И понял — вот оно, настоящее призвание врача. Быть там, где ты нужнее всего».

В марте Андрей повез Елену в Ленинград — знакомиться с родителями. Михаил Николаевич Северов, увидев дочь Вишневского, растрогался:

«Надо же, как судьба распорядилась! Ваш дед, Сергей Николаевич, меня оперировал в сорок третьем. Можно сказать, жизнь подарил».

Вечером Елена писала домой:

«Папа, мама, кажется, я встретила свою судьбу. И знаете — он тоже из врачебной семьи. Его дед оперировал с нашим в Сталинграде. Наверное, это не случайно.»

Александр Сергеевич, прочитав письмо, долго смотрел в окно: «Наташа, помнишь, как мы встретились? Тоже в больнице.»

«Да», улыбнулась жена. «Видимо, у врачей свои законы притяжения».

А в Смоленске уже наступала весна. Андрей готовился к госэкзаменам, Елена помогала ему систематизировать материалы. Они строили планы на будущее, мечтали работать вместе.

Но время готовило свои испытания. Страна стояла на пороге больших перемен, и никто не знал, какой будет медицина в новой эпохе.

История 3

Испытание

Девяностые ворвались в их жизнь внезапно — пустыми полками магазинов, талонами на всё, от сахара до мыла, очередями за самым необходимым. Но страшнее всего было другое — развал системы здравоохранения.

В калининградской больнице, где работал Александр Сергеевич, начались перебои с медикаментами. Наташа научилась доставать всё необходимое путем немыслимых обменов: талоны на водку меняла на бинты, отрезы ткани — на физраствор.

«Саша не должен об этом знать», говорила она свекрови. «Ему нужно оперировать, а не думать о бытовых проблемах».

Елена, приезжая на выходные домой, видела, как осунулась мама, как появилась седина в волосах отца. Но в операционной Александр Сергеевич был прежним — собранным, уверенным:

«Главное — руки помнят», говорил он. «А остальное приложится».

Андрей, уже работавший в военном госпитале, писал ей в Смоленск:

«Знаешь, Леночка, сейчас многие уходят из медицины — в бизнес, в торговлю. А я смотрю на своих пациентов и понимаю — нет, не смогу предать. Это же не профессия — это служение.»

«Доктор Вишневский, может в частную клинику? Там и зарплата другая, и условия…», предлагали Александру Сергеевичу. Он только качал головой: «А кто здесь останется? Кто будет оперировать тех, кому платить нечем?»

Наташа научилась экономить на всём. Но когда речь шла о медицинских журналах для мужа или учебниках для Елены — отдавала последнее: «Это святое. Врач должен развиваться».

Маленькая Люба, теперь уже школьница, однажды спросила:

«Мама, а почему папа не уходит туда, где больше платят? У Маринки папа в коммерцию ушёл, они теперь богатые.»

«Доченька», Наташа присела рядом, «понимаешь, настоящий врач — это как солдат. Он не может оставить свой пост. Особенно когда трудно».

В Смоленске Елена подрабатывала ночной медсестрой. Андрей, узнав об этом, примчался из Ленинграда: «Я же могу помочь!»

«Нет», покачала она головой. «Я дочь военврача. Мы справляемся сами».

А по ночам в больнице, делая уколы и меняя капельницы, она вспоминала рассказы отца об Афганистане. Как они оперировали при свечах, как берегли каждый бинт, каждую ампулу.

«Доктор», позвал как-то раз пожилой пациент, «а правда, что вы — дочь того самого Вишневского, военврача?» «Правда».

«Вот и хорошо. Значит, не бросите.»

И снова, как в детстве, над больничной палатой появлялось легкое сияние — словно все ангелы-хранители слетались поддержать тех, кто остался верен клятве Гиппократа.

Весной 92-го Александр Сергеевич собрал коллектив: «Знаю, всем тяжело. Но мы выстоим. Потому что мы — врачи».

В тот вечер домой его провожал старый санитар, дядя Миша:

«Знаете, доктор Вишневский, я ведь с вашим отцом еще работал. И вот что скажу — медицина, она как река. Бывает, мелеет, бывает, камни со дна видны. Но не пересыхает. Потому что без неё жизни нет».

Елена, приехав на каникулы, застала родителей за необычным занятием — они перебирали старые медицинские инструменты:

«Видишь», говорил отец, «этим зажимом еще дед в Сталинграде работал. А этот скальпель мне в Афгане жизнь спас — качество немецкое, довоенное.»

«Папа», вдруг спросила она, «а ты никогда не жалел, что врачом стал?»

Александр Сергеевич посмотрел на дочь тем особым взглядом, который она