«Иртыш» входил в состав Второй эскадры Флота Тихого океана, время было военное, и все ожидали от крайне вспыльчивого начальника эскадры крутых мер. Но резолюция Зиновия Рожественского была более чем сдержанной:

«Во время войны никаких дуэлей не допускать, а лейтенанта Шмидта арестовать на десять суток в каюте с приставлением часового».

Помимо офицеров на кораблях русского флота служили так называемые «чиновники», исполнявшие главным образом, административно–хозяйственные обязанности. Это были люди, которые носили так называемые «классные» гражданские чины, но пользовались правами офицеров. Впрочем, большинство «настоящих» офицеров, включая молодежь, считали их людьми «второго сорта».

Вот что писал на этот счет Гаральд Карлович Граф (рассказ относится к его кадетским годам):

«Было на «Пожарском»[124] и еще несколько достопримечательных личностей. Среди них два чиновника, выслужившиеся из матросов, — шкипер и артиллерийский содержатель. Еще в давно прошедшие времена такие чиновники получали на флоте прозвище «петухов» и жили в особой кают–компании, которая соответственно и называлась «петушиной ямой». «На «Пожарском» она помещалась под офицерской кают–компанией и, так как была уже за броневым поясом, не имела бортовых иллюминаторов, и свет попадал через узкий и глубокий, как колодец, световой люк. Конечно, среди нас находились озорники, которые не забывали поддразнивать ее обитателей, крича «Петухи, хорошо ли вам там?», или подражая петушиному «ку–ка–ре–ку». Этих двух чиновников никогда не было видно на палубе, и только по праздничным дням, после обедни, во время торжественного поздравления командиром всего экипажа они вылезали на шканцы и становились на левый фланг офицерского фронта. Причем одевались они в очень короткие сюртучки и какие–то удивительной формы треуголки, на которые мы всегда заглядывались и находили, что как они, так и сами их обладатели поросли мохом».

Ничуть не меньше доставалось и механикам. И снова слово Графу (речь снова идет о крейсере 1–го ранга «Князь Пожарский»):

«Последней достопримечательностью был старший судовой механик, тоже старого закала, сохранившийся с тех пор, когда механики еще только вводились на флот с переходом на паровые суда. Офицеры–парусники встречали их недружелюбно, как первых вестников исчезновения парусного флота. В довершение к этому, механикам не дали офицерских чинов, и они имели чиновничьи погоны. Кроме того, они были не дворянского сословия, как строевые офицеры, и все это ставило их даже ниже другой «черной кости» на флоте — офицеров корпуса штурманов и корпуса артиллерии. Механиков прозвали «сапогами» и «вельзевулами», и эти прозвища дошли и до нас. Мы сейчас же стали изощряться в этом направлении, спуская на веревке в машинный люк сапог или крича туда «Вельзевул!».

Старший механик был человек раздражительный, по–видимому, очень обидчивый и не любивший строевых офицеров, оттого он болезненно реагировал на наши издевательства, а это только подзадоривало. Его тронковая машина с горизонтальными цилиндрами нам казалась таким курьезным сооружением, что мы не могли не подтрунивать над ее ходом. Еще бы раньше чем начать работать, она забавно скрипела и как–то особенно пыхтела. Вся кадетская палуба наполнялась паром противного запаха, и мы начинали ругать «Вельзевула», «портящего» воздух».

Пренебрежительное отношение к инженер–механикам сохранилось до 1917 г. В повести Сергея Колбасьева «На «Джигите»» описывается весьма характерный случай, когда одного инженер–механика попросили приструнить сильно пьяного мичмана — сухопутный адъютант не смог отличить «механические» погоны от «флотских». Естественно, мичман не подчинился. Итак, мичман Лука Пустошкин «под сильным влиянием винных паров вообразил себя макакой, кувыркался в ветвях, издавал дикие вопли и вообще развлекал публику.

«… Услышал, что за столиками смеются, и решил на смех этот реагировать в точности так же, как реагируют обезьяны. Одним словом, показал местному населению города Владивостока свою голую задницу на фоне густой зелени.

Этого было вполне достаточно, чтобы смутить присутствовавшего адъютанта коменданта крепости. Будучи юношей осторожным, он сам не принял никаких мер, но сразу же позвонил по телефону своему начальству.

Начальство тоже было толковое. Точно учитывая психологию мичмана, вообразившего себя макакой, оно приказало адъютанту разыскать старшего из присутствующих морских офицеров и поручить ему оного мичмана убрать.

Вот тут–то адъютант и совершил ошибку. Выбрал какого–то дяденьку с двумя просветами на погонах[125], но не обратил внимания на то, что погоны эти были не строевые, а механические. Механиков же в те времена юные мичманы по свойственной им дурости не уважали.

… Адъютант передал ему приказание начальства, и он спорить не стал, — он был человеком военным. Вытер губы салфеткой, встал из–за стола, подошел к дереву и внушительно произнес:

— Молодой человек, извольте спуститься вниз! — Лука, естественно, не послушался. Продолжал скалить зубы и выделывать неприличное.

— Ах так! — сказал почтенный инженер–механик и, круто повернувшись на каблуках, ушел на кухню, откуда через минуту вернулся с небольшой пилой.

Снял тужурку, аккуратно повесил ее на спинку стула и начал пилить дерево, которое шесть рабочих могли бы спилить примерно в недельный срок.

Адъютант еще раз ошибся: солидный механик оказался не менее пьяным, чем юный мичман».

Отдельный разговор о взаимоотношениях флотских офицеров с офицерами армии — «армеутами».

Они всегда были крайне сложными — моряков считали «белой костью», которые только и делают, что плавают по морям–океанам, пьют дорогие напитки и шикуют в портовых городах.

Отметим, что негативное отношение к флоту было характерно и для нижних чинов. Поэтому начальство всегда направляло на подавление выступлений матросов армейские части, не беспокоясь о том, что они перейдут на сторону восставших. Так было во время Кронштадтских восстаний, а также подавления мятежа на «Очакове», во время Севастопольских событий 1905 г.

Напротив, моряков очень часто привлекали для того, чтобы призвать к порядку солдат сухопутных частей.

Но вернемся к взаимоотношениям офицеров.

Безусловно, все люди — разные, но многие моряки смотрели на своих сухопутных коллег свысока. Ведь кадеты Морского корпуса комплектовались почти исключительно из потомственных дворян, в то время как армейцы очень часто могли быть выходцами из семей разночинцев.

Косо смотрели и на офицеров, перешедших в Морское ведомство из сухопутных частей — гвардия не исключение.