На рубеже нашего века человеческие жертвоприношения часто рассматривались как чудовищное, но проходящее, временное зло, как проклятие, довлеющее над человечеством на определенном историческом этапе своего развития, проклятие, которое неизменно будет побеждено в ходе прогресса. Еще в 1904 году Эдвард Вестермарк писал: «Существуют такие народы, которые в определенную фазу исторического развития прибегали к позорной практике принесения человеческих жертв, но все же нашли в себе достаточно сил, чтобы в конечном итоге отказаться от такого обычая… С укреплением века просвещения отпадет необходимость в ребяческом методе замены его чем-нибудь другим, так как со временем люди осознают, что подобные жертвоприношения вовсе не нужны их божествам и они их не принимают». Ошибочность такой идеи признается и самим Вестермарком. Для доказательства своей точки зрения он приводит в пример Индию, где брахманы и буддисты в конце последнего тысячелетия до н. э. отменили человеческие жертвоприношения, но он забывает добавить, что они были возрождены, когда индуизм в этой стране заменил буддизм, и достигли своего истинного расцвета во времена британских раджей.

Другая теория, имеющая и сейчас широкое хождение, низводит принесение в жертву людей или животных до обычной неприглядной взятки богам. Бытует взгляд на человеческую жертву как на вещь, на обычный товар, которые предлагаются богам за какие-то вполне определенные выгоды или преимущества, и в таких случаях мало кто размышляет о тех сложных взаимоотношениях, которые существуют между жрецом, лишившим жизни человека, и той общиной, ради которой тот отдал свою жизнь. До недавнего времени предпринимались попытки дать более упрощенные толкования человеческому жертвоприношению как удобному инструменту для классовой борьбы, пугалу, с помощью которого правящий класс терроризирует народные массы. В таких обществах, как ацтеки в Мексике, где используется принцип как кнута, так и пряника, бытует мнение, что простому народу якобы просто не терпится принять участие в войнах, объявленных их хозяевами, и что они лучше будут сражаться, получив кусочек жертвенного человеческого мяса. Но такое представление весьма и весьма ложно, что я постараюсь доказать ниже.

В нашем анализе человеческих жертвоприношений мы не рассматриваем такой обычай ни как взятку богам, ни как приманку для поклонников, а скорее как акт самоотречения и преданности. С помощью такого действия одна-единственная жертва возвышается до статуса божества, чем заполняет пространство, отделяющее человека от Бога. Через посредство гибели жертвы человек мгновенно превращается в Бога, а Бог становится человеком. Слово «понтифики», первоначально обозначавшее у римлян жреческую коллегию (Pontifex), которой был поручен надзор и управление всем религиозным бытом, общественным и частным богослужением, переводится буквально как «строители мостов», «делающие мосты». Выражение sacrify («принести в жертву») означает «освятить», «сделать священным». В этом процессе жертва в наивысший момент предсмертной агонии на одно мгновение заставляет слиться воедино человека и бога. Поэтому ее гибель уже не взятка богу, а исполненный глубочайшего внутреннего напряжения обряд, объединяющий общину, восстанавливающий ее равновесие. Такой акт будет лишен своего интимного значения, если только все оставшиеся в живых не будут глубоко осознавать, что это действие необходимо и правильно. Ритуал к тому же не имеет ни смысла, ни цели, если он не связан с болью. За спасение, пусть даже краткое или вечное, нужно заплатить самую высокую цену, ибо в стремлении человека возвыситься, преодолеть себя только кровь мученика способна установить связь между ним и Богом, которого он создал по подобию своему. Такого превращения человека в Бога посредством другого человека искали все народы во все времена и делали это, главным образом, с помощью своих религий.

Жертвоприношения не только ведут к единству, они означают еще очищение и возрождение. Такое обновление часто находит свое символическое значение в обряде омовения водой (крещении), ибо возрождение коренится в нечистом, оно порождается грехом, который необходимо смыть. Для народа, который не чувствует вины, не знает греха, такая церемония абсолютно бессмысленна. В своих наивысших формах жертвоприношение – это освобождение от греха через омовение и возрождение. Будь то ритуалы австралийских аборигенов или греческие Элевсинские мистерии, во время них люди возрождаются снова, становятся как дети. Христианское крещение – это одна из форм возрождения и очищения. В Индии та жена, которая сама, по собственному желанию, ступает на костер, ритуально очищается. В Африке вождь должен прежде совершить «символическое» прегрешение, чтобы потом очиститься. На Таити, принося жертву богу Оро, люди искали раскаяния в грехе. Греческий бог Фармак брал на себя всю тяжесть вины всех городских жителей. Японские самураи делали себе харакири, чтобы воздать таким образом за поступки, которые бросали тень на честь общины.

Отсюда и жертва, этот мостик, связывающий бога и падших людей. Она должна обладать всеми качествами и того и другого, должна быть и чистой и нечистой. Искупление достигается кровью, испытываемым позором и «козлом отпущения», который должен в той или иной форме сыграть роль и избавителя, и злоумышленника, когда он собирается взваливать на себя груз человеческих грехов. Жертву нужно любить и одновременно немного ненавидеть. Как мы знаем, такой парадокс в самой яркой форме проявляется среди индейцев тупинамба в Бразилии, где не предлагают в жертву пленника до тех пор, пока вначале не осыплют его грязными оскорблениями, как врага, а потом не начнут баловать как маленькое дитя, причем «любимчика». Для того чтобы должным образом принести человека в жертву, его нужно одновременно и любить, и ненавидеть. Даяки на Борнео убивают изукрашенного краской раба только после того, как над ним изрядно поиздеваются и проклянут. Среди индейцев племени ирокезов пленников без особого шума подвергают чудовищным пыткам, несмотря на то что некоторых из них любили и обожали до конца их жизни.

Как известно, множество форм и видов ритуальных убийств, какими бы почестями они ни обставлялись, видоизменялось на протяжении веков. Наиболее поразительные перемены произошли после установления более тесных контактов между местными народностями и европейцами. В результате такого подчас болезненного влияния вожди племен получили в руки смертоносное оружие, их амбиции в результате стали куда более грандиозными, а человеческие жертвоприношения организовывались все чаще. Если миссионеров и не превращали в жертвы, то очень часто их приезд в ту или иную местность рассматривался как своеобразное предзнаменование, требовавшее для своего реального осуществления принесения сакраментальной жертвы. Американские индейцы, похоже, копировали у себя сожжения людей, которые практиковала инквизиция, а африканцы, бросая дерзкий вызов своим новым хозяевам, проводили распятия на деревьях; на южных островах Тихого океана резко возрос спрос на человеческие головы, которые теперь требовались не из-за религиозных обрядов, а в качестве «сувениров» для коллекционеров. Соответственно, расширялись военные кампании с целью захвата черепов. Однако европейцы, которые сами отличались жесткостью в обращении с местным населением, прекратили ритуальные убийства среди своих подданных, и это было сделано силой, а отнюдь не убеждением. В конечном итоге самой важной переменой в человеческих жертвоприношениях стал запрет на них после европейского завоевания. В основе любого человеческого жертвоприношения лежит культ человеческой головы, и этот культ существовал всегда, еще с незапамятных времен. Примитивные люди интуитивно чувствовали, что если они чем-то отличаются от обезьян, то их человеческий гений рождается не в сердце и не в печени, а именно в голове, в черепе, в котором сосредоточен большой мозг. Он поклонялся самому себе как личности, созданной Богом, и своему черепу, и это продолжалось на протяжении всей истории, становясь символом всего незыблемого и божественного. Культ головы, так сказать, десять тысяч лет назад, вероятно, требовал жертв только время от времени, и останки таких жертв были обнаружены на мысе Цирцеи в Италии, где пробыл целый год Одиссей, и в других местах. Но когда на смену бесклассовому кочевому обществу пришло родоплеменное со своей социальной структурой, то началась межплеменная вражда, что в свою очередь способствовало увеличению количества отрубленных человеческих голов, а культ черепа все усиливался, заставляя все большее число «охотников за черепами» участвовать в воинственных набегах. По-видимому, сами истоки межплеменной вражды следует искать не в необходимости кого-то примерно наказать или наградить, а в потребности принести в жертву большое число людей.