– Нет. Исчез, сука. Как в воду канул. Хата сгорела дотла. Бабки, видно, прихватил и свалил.

Ахмед прищурился, глядя куда-то перед собой и напряженно думая, затягиваясь сигаретой и выпуская дым через тонкие ноздри.

– Нет. Он наглухо тут повязан. Если и свалил… то только туда, откуда не возвращаются. Бешеный его порешил и похоронил где-то по-тихому. Хер с ним. Бесполезное ссыкло. Правда, герыч через него хорошо было сбывать, и инфу сливал всегда исправно. Теперь нового искать надо.

– Так, а что Леший? Думаешь, врет собака?

– Мутит он. Тянет резину. Там что-то не так. Этот мудак со мной по громкой связи говорил. – Ахмед, все еще прищурившись, смотрел на Рустама, – надо Бешеного подсуетить. Ты знаешь, что делать – займись этим. Только все чисто делай и пока телку его не трогай. Смотри, б**, никакого удовольствия. А я ей на дозы бабки трачу. Никакой благодарности.

Включил видео на сотовом и отдал в руки Рустаму. Тот смотрел, усмехаясь уголком губ и похотливо улыбаясь.

– Так и не научилась. Но красивая сучка.

– Красивая. Надоела мне она. Банальщина. Скука зеленая. Шлюхи тупые. Ни одной нормальной. Уберите ее. На улицу, на хрен. Пусть к Костяну своему возвращается и ему так бездарно сосет.

– Себе пока заберу. Я ее натяну пару раз, если не возражаешь.

– Да трахай на здоровье. Ты любишь бревна драть.

– Вкусы у нас разные, дорогой. Я тихих люблю и спокойных, и чтоб орали не от боли, а от кайфа.

– А кто они, на хер, такие, чтоб я им кайф давал. Мне б самому кайфануть. Когда орут от боли, хоть какое-то разнообразие. Боль симулировать невозможно, она настоящая, Рустам, а оргазмы у них почти всегда фальшивые. Я ложь не люблю. Убивать хочу, когда лгут.

Ахмед отобрал у Рустама сотовый и стер запись.

– Ворон притих подозрительно вместе с сынком своим. Макаронников порешили и в тень ушли. Ничего не слышал, никто там не раскололся?

– Пока тихо. Говорят, шлюшку итальянскую замочили, только тела никто не нашел.

Ахмед посмотрел на Рустама.

– Не думаю, что она много болтала.

– Все бабы много болтают. Запомни – все и всегда. У них природа такая, языком мести в генах заложено.

– Если Ворон нам войну не объявил, значит, смолчала или не успела растрепаться.

– Возможно. Только Ворон хитрая и умная тварь. Как и сынки его. Он потом может ударить. Когда расслабимся. Нам бы, бл***ь, этот маршрут отжать, и вот где бы они у меня все были.

Ахмед сжал пальцы в кулак.

– Здесь бы их держал. Вся столица нашей бы стала.

Подошел к огромной клетке с пантерой и взял кусок сырого мяса из миски, которую следом за ним носил все тот же парень в белой одежде. Большая черная кошка потянулась и медленно, грациозно подошла к решетке. Ахмед протянул кусок мяса, и пантера аккуратно взяла кровавую мякоть, потом потерлась о прутья решетки массивной мордой.

– Аска, моя ласковая девочка. Соскучилась? Я тоже скучал. Скоро тебя выпустят погулять. Смотри как она выросла, Рустам. Шерсть как бархат переливается. Ленивая, красивая. А пару дней не покормишь, всех нас тут сожрет. Опасная, подлая и умная. Бабы такими не бывают.

– Лексе покажешь её? Ей бы понравилось.

Ахмед погладил пантеру между ушами, почесал под подбородком.

– Я для нее малыша купил пятнистого – везут из Сингапура. Лекса расстроила меня недавно. Учится плохо, Назиру не слушается. Только бабки тянет, а отдачи никакой.

– Возраст, Ахмед. Да и воспитывается не там. Отвез бы ее домой и воспитал как положено у нас… Вела б себя иначе и уважение отцу выказывала должное.

– В качестве кого? Я не признал ее и фамилию свою не дал. На хер мне, чтоб наши пронюхали про дочь от русской шлюхи. Да и не знает о ней никто, кроме тебя и Бакира с Назирой. Сам не думал, что привяжусь к ней. Лекса. Вот скажи, как можно было из имени Александра такую херню навертеть? А она навертела, еще когда ей пять было. Когда ты ко мне ее привез, помнишь?

– Помню. Как такое забудешь. И мать ее помню, как в петле болталась синяя вся.

Ахмед, казалось, его не слушал.

– Красивая она у меня. Лекса, б**. Я б её Лейлой назвал, если б знал о ее рождении. Если б тварь эта не спрятала от меня дочь.

– Мог бы из нее хорошую девочку вырастить, замуж отдать за кого-то из наших. Но как скажешь, дорогой, как скажешь. Это тебе решать.

– Мне. Пусть здесь живет. Рядом. Меня пока так устраивает. Она недавно сказала, что петь хочет и музыкой заниматься – я ей весь музыкальный магазин скупил. Брынчит там чего-то на гитаре, завывает, а голосок тонкий, смешной. Учителей ей возьму – пусть поет.

Ахмед скормил пантере еще несколько кусков мяса. Вытер пальцы салфеткой и прошел вдоль клетки в сторону роскошного дома.

– Мой гость еще не приехал, Рустам?

– Приехал, ждет вас давно.

Ахмед усмехнулся, достал из кармана пакет, насыпал на тыльную сторону ладони и, закрыв одну ноздрю, потянул порошок, остатки втер в десна.

– Уууууух. Охренеть – унесло. Первоклассная дурь, Бакиру скажи, я и себе возьму. Будешь?

Рустам отрицательно качнул головой.

– Правильно, мне больше достанется.

– Я зависимость не люблю, Ахмед.

Нармузинов расхохотался так громко, что пантера зарычала и оскалилась, но тот даже не обратил на нее внимания:

– Зависимости боишься? Мы все зависимы, Рустам. У каждого она своя. Вон у тебя в городе соска рыжая, которой ты хату купил с тачкой, и каждые выходные бегаешь к ней трахаться, и думаешь, что никто ничего не знает.

Рустам напрягся и стиснул челюсти.

– Расслабься. Я давно знаю. Не трону, не бойся. Ты мне брат, Рустам. Все, что мое, – твое, а все, что твое, – моим станет, только если сам отдашь. Так что все зависимы, родной. Каждый по-своему. И дурь – это самая безобидная из зависимостей, если ее в унитаз высыпать или уничтожить – можно другую найти, а вот с твоей посложнее будет.

Похлопал Рустама по плечу.

– Ну, куда ты его провел?

– В кабинете кофе пьет. Думаешь, сделает то, что скажешь?

– Сделает – у него своя зависимость имеется.

Они рассмеялись, и Ахмед прошел в дом, сбрасывая пальто в руки все тому же парню, безмолвно следующему за ним по пятам.

Прошел в кабинет и, широко улыбаясь, пропел вкрадчивым голосом:

– Господин Новиков, я безумно рад, что вы приехали. Как вам наш кофе? А сладости? Может, чаю?

* * *

Руслан открыл глаза и посмотрел на часы. Нельзя спать. Времени в обрез. Пока Леший не начал много думать и принимать не те решения. Двое суток без сна давали о себе знать – в глаза как песок насыпали и руки дрожат. Ему б хотя бы час-два на сон, и нет этого гребаного времени, даже минут на двадцать. Мозги разрывает от мыслей, от комбинаций, от получаемых результатов, которые его не устраивают. Всё держится на везении, а так нельзя, мать его! Просчитать все надо, а оно не просчитывается и не складывается. Один фрагмент пазла выбьется, и вся картинка сломается и погребет под собой и Руслана, Оксану и Ваню с Русей.