из доменного цеха на пасеку, установленную в цветущем саду. Одно плохо – пчелы кусаются, – Токарев выглянул из-под полога, под которым они сидели. Выжаренный воздух был тугим и звонким. – Еще по одной кружечке и – вперед!

– Интересно, засекли они нас на «сисясочный» момент, как говорил дорогой Леонид Ильич, или не засекли?

– Пока нет ни одной приметы, что засекли, – Токарев вздохнул, сожалеюще развел руки в стороны. – Не знаю, как ты, а я не обнаружил. Но это ничего не значит… Может, нас засекли именно в эти вот минуты, когда мы пьем с тобой пиво…

– Засекают. Глагол в настоящем времени.

– Все едино. Что в настоящем, что в прошедшем… Все там будем.

Чутье у Семеркина было развито, как у всякого охотника, на пять, Токареву за майором было еще тянуться, да тянуться, – их машину засекли. В стране с таким режимом спокойствие тех, кто находится наверху, обеспечивается обычным стуком-бряком.

Примитивная бензоколонка, на которой заправлялись «рашен бизнесмены», эта бочка с привязанной к ней табуреткой и одуревшим от жары заправщиком оказалась телефонизированной; проводив взглядом запыленный «рено», медленно перекатившийся от автомобильной бочки с бензином к зеленому островку, пахнущему жареным мясом, заправщик бензовоза почесал пяткой о пятку, потом достал из кабины из-под старого продавленного сидения телефонную трубку со шнуром и грязными кнопками набора, врезанными в тело трубки, позвонил по номеру, хорошо ему известному.

– Господин, – предельно вежливо сказал он своему собеседнику, – здесь иностранцы появились… Два человека. Белые. На какой машине, спрашиваете? «Рено». Весь в пыли… Если пыль оттереть, цвет будет зеленый. Что? – заправщик вытянулся, щелкнул пятками. – Есть! Буду держать за заднее колесо, чтобы не уехали раньше времени.

Он еще раз щелкнул пятками и долго, с некой нежностью и покорностью смотрел на телефонную трубку, по которой только что говорил, потом смотал шнур и снова сунул трубку под сидение. Втянув голову в плечи, словно бы на него сверху, с небес должен был свалиться кирпич, заправщик приложил ко лбу ладонь, сощурился, пытаясь рассмотреть номер «рено», стоявшего под деревом на краю оазиса.

До машины было далеко, цифры номера слиплись, на расстоянии не рассмотреть. Заправщик заметался – он и свое хозяйство не мог бросить, без присмотра его живо какие-нибудь шакалы оприходуют, и не выполнить приказание «господина» тоже не мог. Как же быть, как быть?.. Он высунулся из-под зонта и, всхлипывая горестно, пришлепывая губами, заплясал на яростном солнцепеке.

В огромном желтом небе плавали одинокие расплывающиеся точки – это парили орлы, выискивали глазами добычу на земле, не находили ее и, клекоча тоскливо, горько, продолжали описывать в воздухе круги.

Жары они, в отличие от людей, не боялись.

Когда Токарев с Семеркиным садились в машину, к ним подбежал паренек-заправщик, залопотал что-то, плюясь и ожесточенно вращая глазами, потом с хрустом сложился, ухватил руками заднее правое колесо и потянул его на себя.

– Ничего не пойму, – Токарев покрутил пальцами у виска, – он что, порченый, что ли?

– Совсем недавно был вполне нормальный.

– Тогда чего ему надо? Просит подарить колесо? И куда он его приделает? К собственной заднице? Прикрутит четырьмя гайками, чтобы не оторвалось?

– Нет, тут что-то другое, – спокойно проговорил Семеркин, улыбнулся понимающе. – По-моему, это обыкновенный стукач.

– Тогда ему надо дать денег за то, что он не дремлет и – вперед!

– Давать стукачам деньги аморально, сударь.

– А я даю, – Токарев пошарил в кармане, нашел две однодолларовые бумажки, швырнул их на землю.

Заправщик немедленно оторвался от колеса, схватил бумажки – движение было цепким, звериным, – в глазах его промелькнуло что-то загнанное, собачье и одновременно сожалеющее. Из-под машины донесся какой-то раздавленный звук: мяуканье – не мяуканье, скрип – не скрип, что-то непонятное, в общем; Токарев переглянулся с напарником и надавил ладонью на пятак сигнала.

Сигнал у «рено» был певучим, будто звук боевой трубы – за пять километров можно услышать, – из-под машины вынесся котенок с большими желтыми усами, худой, ясноглазый, заскрипел по-коростелиному.

– Ну и голос! – Токарев, перегнувшись под лобовое зеркало, глянул на расплавленную, длинным скользким желтком растекшуюся по земле трассу: не видно ли какой-нибудь спешащей к ним машины? Шоссе было пустым. – Упустили нас и не хотят находить. Вот козлы!

– Найдут. Будь уверен.

– Уж больно страна дикая. То ли диктатура тут, то ли людоедство – не понять. О компьютерах только слышали – местная баба Жужжу сведения в подоле принесла…

– Это и плохо. В стране, где то ли диктатура, то ли людоедство, у нас почти нет шансов выжить.

– Тьфу, тьфу, типун тебе на язык! А мне кажется, мы еще порисуем пальцем в воздухе колечки.

– Здесь один закон – кулака. Колечки и пальцы в расчет не берутся. И никакие справки, что ты болен насморком, не помогут.

Котенок огляделся, неожиданно подпрыгнул, выхватил у паренька одну кредитку и, держа ее, словно добычу, в зубах, помчался в кусты.

Заправщик протестующе взвизгнул так же, как котенок, лихо подпрыгнул и понесся следом за воришкой.

– А еще говорят, что кошки в этой стране – святые, – усмехнулся Токарев.

– Одно другому не мешает. Здесь, если в доме подыхает кошка, то владелец ее в знак траура сбривает себе брови, – Семеркин так же, как и его напарник, пригнулся, глянул на пустынное, тревожно подрагивающее горячими солнечными испарениями шоссе. – То, что нас не преследуют, меня беспокоит.

– Уж не схватили ль наших писаных красавчиков?

– С Петраковым их никогда не схватят. Исключено.

– Да они Петракова могут не послушаться. Ты видел их физиономии? Такие люди обычно считают, что человечество именно им обязано тем, что в магазинах есть сахар.

– Может быть другой вариант…

– По части Петракова?

– По нашей части. Нас могли засечь еще в городе и отпустить вожжи.

– Зачем?

– Чтобы дать нам возможность откатиться подальше от города, а потом уничтожить. Без свидетелей, – Семеркин знал, что говорил.

Из кустов тем временем вынесся котенок с купюрой в зубах, следом – взъерошенный, помятый, истыканный колючками заправщик.

– Ы-ы-ы! – парнишка ревел, будто самолет на взлете.

Котенок шмыгнул из одних кустов в другие. Заправщик кинулся следом.

– Поехали, – скомандовал Семеркин.

Шоссе от жары размокло настолько, что колеса оставляли в асфальте след глубиной со спичечный коробок. Впрочем, он тут же начинал смыкаться, оплывал вонючим варом и поверхность трассы через некоторое время вновь делалась ровной.

Перед машиной возник призрачно-белый, с обвисшими от безветрия парусами барк, нос корабля был украшен головой сирены, у которой вместо глаз поблескивали яркие прозрачные камни. Мираж. Токарев въехал прямо в него, не побоялся. Воздушный корабль растаял в воздухе. Под радиатор «рено» уползала обычная желтая плавящаяся лента шоссе.

Они уходили все дальше и дальше от столицы страны на юг. Семеркин вспомнил котенка, и губы у него шевельнулись в улыбке.

– У пророка Магомета была любимая кошка Муэссу, – сказал он. – Был пророк беден, как мышь из библиотечного подвала, пусть меня простят правоверные за такое