подумал Петраков, аккуратно освобождая плечо. – Такие в разведке никогда не водились. Это что, дань демократическим нововведениям? Тьфу!»

Он посмотрел на циферблат автомобильных часов.

Дырка в границе действует по расписанию, по-другому нельзя – иначе границу вообще можно оставить незащищенной, открытой, а за это по головке не гладят даже демократы. Если приналечь, да совершить несколько ловких ходов, то можно успеть домой даже сегодня.

Но сделать все надо так, чтобы комар носа не подточил, не засветить дыру – ведь через окно это придется выходить и Семеркину, и Проценко, и Токареву, – всем. Есть и запасной вариант, о нем ребята знают, но он – менее удобный, чем главный: в главной дыре все находится под контролем Петровича, а запасной вариант – это запасной… Что-нибудь в нем обязательно будет не так. И не дай Бог, если ребята из пограничного наряда, которых в такие операции, естественно, не посвящают, откроют стрельбу по «нарушителям».

Под колесо джипа попал камень, свистя, улетел в сторону. Петраков нагнул голову, словно гонщик – он мог бы сейчас идти много быстрее, но для этого нужно было вырываться из общего потока, а вырываться не следовало – можно мигом приковать к себе заинтересованные и такие ненужные взгляды.

На ходу Петраков оглядел своих спутников – слишком уж в шикарные костюмчики они наряжены, совсем не для этих мест…

– Мужики, вы бы переоделись, – предложил Петраков. – Для вас одеяние специальное подобрано, – он показал на стопку одежды, лежавшую на заднем сидении.

– Зачем? – спросил Городецкий.

– Очень уж вы приметны в своих роскошных пиджаках, – приказать им переодеться напрямую Петраков не мог, не по его епархии проходили эти люди.

– Ну и что? Мне моя одежда нравится, – сказал Городецкий.

– А мне – моя, – поддакнул Фалеев.

– Вас по этим костюмчикам легко отстрелять можно. Как по фотокарточкам.

Эта фраза озадачила «клиентов», они встревоженно переглянулись. Городецкий помял пальцами рукав своего пиджака – ткань была что надо, английская, немнущаяся, хотя в ней не было ни одной синтетической нити, качнул головой отрицательно:

– Мне мой пиджачок жалко.

– А мне – мой, – эхом подал голос Фалеев.

– Жаль, я не могу приказать вам… – горько и тихо произнес Петраков.

– Даже если ты, шефчик, и прикажешь, что из этого будет? – на лице Городецкого возникла язвительная улыбка, он уже отошел от всяких треволнений, от переживаний, знал, что за ним стоит отец, который не даст бросить сына в беде, пошлет на выручку не только Петракова с группой, но, если понадобится, и целую армию с пулеметами и бетеэрамии. – Что?

– Ничего, – спокойно отозвался Петраков. Он понял: остался один, совершенно один, в любой схватке эти люди ему – не помощники. Спину не прикроют. С другой стороны, он может быть неправ, все это – внутренние эмоции, слюни, изюм, с которым хорошо пить сибирский, с молоком, чай, а на деле Городецкий может оказаться настоящим бойцом, а Фалеев – героем вроде бессмертного Александра Матросова? Всем нам хочется верить в лучшее. Петраков затяжно вздохнул.

Городецкий этот вздох уловил – как только он сумел его расслышать в шуме мотора и лязганье разных железок, непонятно, – и он вновь положил руку на плечо Петракова.

– Ты не тушуйся, шефчик, – примиряюще проговорил Городецкий. – Не ты первый, кто общается с нами с озабоченным видом, не ты и последний…

Петраков промолчал. Городецкий порылся в кармане, достал оттуда золоченую зажигалку с надписью «Ронсон», протянул майору.

– Это тебе от нас с Артуром, – сказал он, – на память о сегодняшнем путешествии.

«Путешествие еще не закончилось, – невольно подумал майор, – не скажи «Гоп», пока не перепрыгнешь через забор», – и зажигалку не взял.

От яркой солнечной несмети, от жара, исходящего от земли, рябило в глазах, Петраков щурился, надевал темные очки, но мир в них сразу делался незнакомым, чужим, в этих очках ему делалось трудно управлять машиной, и это вызывало внутреннее раздражение: неужели какая-то мелкая дребедень, малая малость могут рождать у него беспокойство, даже злость? Не хотелось верить в это, но это было.

Сквозь темные очки Петраков словно бы и на самого себя смотрел со стороны…

Потом он понял, в чем дело: местные жители обходились без светозащитных очков, не носили их – вот и родилось внутреннее неудобство.

Неожиданно на обочине дороги, в углублении между коричневыми запыленными кустами, на небольшой площадке, где был устроен карман для съезда машин, Петраков увидел полицейского.

Худой, затянутый в обелесенную, донельзя выгоревшую форму, тот стоял там без всякого дела, ловко подкидывал и ловил коробок со спичками, и одновременно внимательно ощупывал глазами проезжающие машины. Причем тот ряд, который направлялся в город, даже если там образовывалась толкучка, грохотали борта притершихся друг к другу автомобилей и раздавалась пронзительная брань водителей, полицейского не беспокоил, его интересовали лишь машины, идущие из города, он словно бы старался проникнуть глазами в кабины автомобилей, засечь каждое лицо, плоско светлеющее за лобовым стеклом, ощупать его. Петраков поспешно сдвинул защитные очки в волосы, придал лицу озабоченно-скучный вид, какой бывает у водителя, попавшего в пробку – от него ничего не зависит, из машинной толчеи выбраться самостоятельно он уже ни за что не сможет, потому и лицо у него делается озабоченным, кислым, скучным.

Полицейский скользнул глазами по лицу Петракова, не задержался на нем, перевёл взгляд на сидевшего рядом с водителем Городецкого и рот у него изумленно приоткрылся – на загорелом жестком лице образовалась круглая дырка. Он засек европейский костюм Городецкого – одежда явно не для этой дороги, не обратить внимания на этот костюм было просто нельзя.

В следующий миг он по-мальчишески обрадовано притиснул к губам ладонь, закрывая рот, и внимательным взглядом проводил джип с Петраковым и «клиентами».

«Засек или не засек? – судорожно забилась мысль в голове Петракова. – А если засек, то кого конкретно? Меня? «Клиентов»? На что обратил внимание?»

Каждый вопрос был похож на раскаленный кусок металла, прилипший к голому телу, возникали боль и некий зуд, рождавший необходимость немедленно действовать. Петраков начал поспешно искать глазами, нет ли где впереди съезда на боковую дорогу, на проселок и тут же остановил себя: если он сейчас свернет и постарается где-нибудь отстояться, то совершит ошибку. Его обязательно найдут. С воздуха, с земли – способов много. Верблюдов пошлют, но обязательно найдут. Сейчас главное – выиграть время. И – без суеты, без суеты…

– Нас засекли, – спокойным, совершенно лишенным каких-либо красок голосом сообщил он Городецкому.

У того дрогнуло лицо:

– Кто?

– Полицейского на обочине, на съезде в карман, видели?

– Ну! Стоял какой-то лох в дырявой форме, коленки сквозь порванные штаны были видны… Он?

– Он.

– Не факт. Точно не факт, – Городецкий энергично покрутил головой. – Даже на попытку, что это не факт, не тянет.

«Что-то наша разведка начала говорить странным языком, – невольно отметил Петраков, – вроде бы по-русски и