Сейчас Кларк с Лабином стоят в пятом шлюзе, а океан отступает от них. Кларк вскрывает маску и ощущает, как тело сдувается, словно воздушный шар из живой плоти. Внутренний люк с шипением отходит. В него вливается до боли яркий свет. Пока линзы адаптируются, Кларк от­ступает назад, поднимает руки, готовясь встретить атаку. Ее не происходит. В переходной камере жмутся несколько корпов, но впереди одна только Патриция Роуэн. Меж­ду ней и рифтерами радужно переливается изолирующая мембрана.

— Мы решили, что вам пока лучше остаться в шлю­зе, — начинает Роуэн.

Кларк оглядывается на Лабина. Тот обводит встреча­ющих пустыми непроницаемыми глазами.

— Кто это был? — спрашивает Кларк.

— Думаю, это несущественно, — отвечает Роуэн.

— Лизбет другого мнения. У нее нос сломан.

— Наш человек утверждает, что защищался.

— Мужчина в пресс-кольчуте, рассчитанном на 300 бар, защищался от безоружной женщины в гидрокостюме?

— Корп защищался от рыбоголовой, — вставляет кто- то из присутствующих. — Совсем другое дело.

Роуэн игнорирует комментарий.

— Наш человек пустил в ход кулаки потому, — гово­рит она, — что это была его единственная надежда на успех. Вы не хуже меня знаете, от чего мы защищаемся.

— Я знаю, что никому из вас не полагалось выходить из «Атлантиды» без предварительного согласования. Это правило действовало еще до карантина. Вы сами согла­сились.

— Нам не дали особого выбора, — сдержанно заме­чает Роуэн.

— И все равно.

— На хер правила, — встревает один из корпов. — Они нас убить хотят, а мы будем спорить о регламенте?

Кларк моргает:

— Как это понимать?

Роуэн вскидывает руку, и непокорный умолкает.

— Мы нашли мину, — говорит Патриция тем же то­ном, каким сказала бы, что в гальюне кончилась туалет­ная бумага.

— Что?!

— Ничего особенного. Стандартный заряд для сно­са сооружений. Возможно, еще из тех, которые собирал Кен, пока мы... — она старательно подбирает слова, — несколько лет назад не пришли к соглашению. Говорят, нас должно было изолировать от основных узлов жиз­необеспечения, а большую часть отсека С затопило бы. От одного только взрыва предполагалось от тридцати до ста погибших.

Кларк смотрит на Лабина, ловит легчайшее движение головы.

— Я не знала, — тихо говорит она.

Роуэн слабо улыбается.

— Как ты понимаешь, это вызывает некоторый скеп­сис.

— Я бы хотел видеть мину, — произносит Лабин.

— А я хотела бы видеть свою дочь на солнышке, — парирует Роуэн. — Только ничего не выйдет.

Кларк качает головой.

— Послушай, Пат, я не знаю, откуда она... Я...

— А я знаю, — спокойно говорит Роуэн — Их целые штабеля на строительной площадке. Только на Невоз­можном озере больше сотни.

— Мы найдем, кто ее подложил. Но вам нельзя ее оставлять. Вам запрещено владеть оружием.

— Вы серьезно ожидаете, что мы так просто отдадим мину тем, кто ее подложил?

— Пат, ты меня знаешь.

— Я вас всех знаю, — говорит Роуэн. — Ответ отри­цательный.

— Как вы ее нашли? — спрашивает слева Лабин.

— Случайно. Отказала пассивная акустика, и мы по­слали человека починить антенну.

— Не уведомив нас заранее.

— Представлялось вполне вероятным, что связь на­рушили ваши люди. Информировать вас было неблаго­разумно. Даже если б вы не минировали нам корпуса.

— Корпуса, — повторяет Лабин. — Значит, мина была не одна?

Все молчат.

«Конечно, не одна, — соображает Кларк. — они нам ничего не скажут. Они готовятся к войне.

А для них это будет бойня».

— Интересно, все ли нашли? — задумчиво тянет Ла­бин.

Они стоят молча, скрыв лица под синтетическими черными масками. У них за спинами, за непроницаемой плитой внутреннего люка, корпы снова строят планы и планируют контрмеры. Впереди, за наружным люком, собирается в ожидании ответа толпа рифтеров. Вокруг и внутри них искрят и перекачивают жидкости, подстра­ивая их к бездне, разнообразные механизмы. К тому вре­мени, как уровень воды поднимается выше головы, они уже неподвластны давлению.

Лабин тянется к наружному люку. Кларк его пере­хватывает.

— Грейс, — жужжит она.

— Это мог быть кто угодно. — Он невесомо всплыва­ет в затопленной камере, поднимает руку, чтобы не на­ткнуться на потолок. Странное зрелище — гуманоидный силуэт на голубовато-белом фоне стен. Линзы на глазах очень похожи на дыры, прорезанные в черной бумаге, словно свет сзади проходит насквозь.

— Вообще-то, — добавляет Лабин, — я не вполне уверен, что они не лгали.

— Корпы? Зачем им лгать? Что они от этого выиг­рывают?

— Сеют рознь среди врагов. Разделяй и властвуй.

— Брось, Кен. Можно подумать, у нас есть прокорповская партия, готовая встать на их защиту и...

Он просто смотрит на нее.

— Ты не знаешь, — жужжит она так тихо, что едва чувствует вибрацию в челюсти, — у тебя только догад­ки и подозрения. У Рамы не было возможности... ты не знаешь наверняка.

— Не знаю.

— Мы действительно ничего не знаем. — Подумав, она поправляется. — Я ничего не знаю. А ты — да.

— Недостаточно. Пока что.

— Я видела, как ты выслеживал их в коридорах.

Он не кивает, в этом нет нужды.

— Кого?

— В основном Роуэн.

— Ну и как там внутри?

— Примерно как вот тут. — Он указывает на нее.

«Не лезь мне в голову, подонок!»

Но она понимает, что на таком расстоянии это от него не зависит. Невозможно взять и перестать чувствовать, будь эти чувства твои или чьи-либо еще. Поэтому вслух она говорит лишь:

— Нельзя ли конкретнее?

— Она чувствует себя виноватой — в чем-то. В чем, я не знаю. Причин хватает.

— Я же говорила.

— А вот наши люди, — продолжает он, — меньше страдают от внутренних конфликтов и гораздо легче о них забывают. А я не могу быть повсюду сразу. И время уходит.

«Ублюдок, — думает она, — засранец, обмылок».

Он плавает над ней, ожидая ответа.

— Хорошо, — говорит она наконец, — я это сделаю.

Лабин тянет рукоять. Наружный люк отходит, откры­вая темный прямоугольник в яркой белой раме. Они под­нимаются навстречу ожидающим взглядам.

Лени Кларк — извращенка даже по стандартам риф­теров. Во-первых, их не слишком беспокоят вопросы приватности. Гораздо меньше, чем можно было бы ожи­дать от отверженных и отбросов общества. Напрашива­ется предположение, что переменой к лучшему эти ме­ста могут представляться лишь тем, кто сравнивает их с уровнем намного ниже дна, и это верно. Также можно предположить, что такие ущербные создания забьются в свои раковины, словно раки-отшельники, у которых оборвали половину ног, будут шарахаться от каждой тени или яростно отбиваться от малейшего покушения на их личное пространство. Но бесконечная вязкая ночь здесь, внизу, если не лечит, то снимает боль. Бездна опускает тяжелые ладони на израненных и разъяренных и каким- то образом успокаивает их. Как-никак, здесь от любого конфликта можно уйти на любой из трехсот шестидесяти румбов. И драться за ресурсы не приходится: половина пузырей давно пустует. А территории так много, что охра­нять ее нет смысла.