Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Главное, не мешай их с аксотропами, — добавил он немного мягче.
— Спасибо.
Она приняла наркотик как оливковую ветвь, забросила в рот вишнево-красный шарик. Видно было, как она собирается с духом.
— Я боялась, что ты никогда больше не захочешь со мной разговаривать, — тихо проговорила она.
— И ты это заслужила. — Он оставил фразу висеть в воздухе между ними. И представил, как наматывает на кулак ее вороной хвостик. Как поднимает за волосы, чувствует, как ее ноги дергаются в воздухе...
«Нет, остановись».
— Но я, наверно, понимаю, почему ты так поступила, — сказал он наконец, позволяя ей перевести дыхание.
— Правда?
— Думаю, что понимаю. Ты очень самоуверенна, — он вздохнул, — и очень веришь в меня. Иначе бы этого не сделала. Думаю, это чего-то стоит.
Казалась, она не дышала с самого появления, и только теперь выдохнула, услышав приговор: условное освобождение.
«Купилась, — подумал Дежарден. — Решила, что надежда есть».
А другая мысль, подавленная, но упрямая, твердила: «Разве она не права?»
Он погладил ее ладонью по щеке, уловил тихий короткий вздох, вызванный прикосновением. И сморгнул мелькнувший образ: удар с плеча по этому милому, доверчивому лицу.
— Ты веришь в меня куда больше, чем я сам, Элис. Не знаю, насколько это оправданно.
— Они украли у тебя свободу выбора. Я просто ее вернула.
— Ты украла у меня совесть. Как мне теперь выбирать?
— Умом, Кайфолом. Блестящим, прекрасным разумом. Не какими-то инстинктивными примитивными эмоциями, от которых в последнюю пару миллионов лет больше вреда, чем добра.
Дежарден опустился на диван, в животе у него внезапно засосало.
— Я надеялся, что это побочный эффект, — тихо сказал он.
Она присела рядом.
— Ты о чем?
— Сама знаешь. — Дежарден покачал головой. — Люди никогда ничего не продумывают до конца. Я вроде как надеялся, что вы с дружками просто... не предусмотрели этого осложнения, понимаешь? Что вы просто хотели отключить Трип, а все эти дела с совестью... ошибка. Непредвиденная. Но как видно — нет.
Она тронула его за колено.
— Почему ты на это надеялся?
— Сам точно не знаю. — Его смешок был похож на лай. — Наверное, я рассуждал так: если вы не знали — то есть сделали что-то случайно, то это одно, а вот если сознательно взялись изготовить свору психопатов...
— Мы не психопатов делаем, Ахилл. Мы освобождаем людей от совести.
— Какая разница?
— У тебя по-прежнему есть чувства. Миндалевидное тело работает. Уровень серотонина и дофамина в норме. Ты способен к долгосрочному планированию. Ты не раб своих импульсов. Спартак ничего этого не изменил.
— Это ты так думаешь.
— Ты правда считаешь, что все гады на свете — психически больные?
— Может быть, и нет. Но готов поспорить, что все психи на свете — гады.
— Ты — нет, — сказала она.
И уставилась на него серьезными темными глазами. Он вдыхал ее запах и не мог остановиться. Он хотел ее обнять. Хотел выпотрошить ее, как рыбу, и насадить голову на палочку.
Он скрипнул зубами и промолчал.
— Слышал когда-нибудь о парадоксе стрелки? — помолчав, спросила Элис.
Дежарден покачал головой.
— Шесть человек в неуправляемом вагоне несутся к обрыву. Единственный способ их спасти — перевести поезд на другой путь. Только вот на другом пути кто-то стоит и не успеет отскочить, поезд его задавит. Переведешь ли ты стрелку?
— Конечно.
Это был простейший пример общего блага.
— А теперь предположим, ты не можешь перевести стрелку, но можешь остановить поезд, столкнув кого-нибудь на пути. Столкнешь?
— Конечно, — немедленно ответил он.
— Вот что я для тебя сделала, — объявила Элис.
— Что?
— Для большинства людей это не одно и то же. Они считают, что перевести стрелку — правильно, а столкнуть кого-то на рельсы — нет. Хотя это в точности та же самая смерть против того же количества спасенных жизней.
Он хмыкнул.
— Совесть не рациональна, Ахилл. Знаешь, какие части мозга включаются, когда ты делаешь моральный выбор? Я тебе скажу: медиальная лобная извилина, задняя часть поясной, угловая извилина. Все это...
— Центры эмоций, — вставил Дежарден.
— Именно так. Лобные доли вообще не искрят. Даже тем, кто признает логическое равенство этих сценариев, приходится приложить усилие. Просто толкнуть кого-то на смерть ощущается как нечто неправильное, даже если на весах те же жизни. Мозгу приходиться бороться с глупым, беспричинным чувством вины. Для перехода к действию требуется больше времени, больше времени нужно для принятия решения, и в конечном счете вероятность правильного решения ниже. Вот что такое совесть, Кайфолом. Она подобна насилию, жадности, родственному отбору — была полезна миллион лет, но стала вредить с тех пор, как мы перестали просто выживать в естественной среде и стали над ней доминировать.
«Ты эту речь отрепетировала», — подумал Дежарден.
И позволил себе легкую улыбку.
— Человек — это немножко больше, чем вина и разум, моя дорогая. А ты не подумала, что, возможно, вина не просто стреноживает разум? Может, она сдерживает и еще кое-что?
— Например?
— Ну, просто ради примера... — Он выдержал паузу, притворяясь, будто ищет вдохновение. — Откуда тебе знать, что я не какой-нибудь чокнутый маньяк-убийца? Откуда знать, что я не психопат, не суицидник, ну или садист, допустим?
— Я бы знала, — просто сказала Элис.
— Думаешь, у маньяков это на лбу написано?
Она сжала ему колено.
— Я думаю, что знаю тебя очень давно, а безупречно притворяться невозможно. Тот, кого переполняет ненависть, рано или поздно сорвется. А ты... ну, никогда не слышала о монстрах, уважающих женщин до такой степени, что отказываются их иметь. И, кстати, не хочешь ли пересмотреть последний пункт? Просто поразмысли.
Дежарден покачал головой.
— Так ты, значит, во всем разобралась?
— Вполне. И терпения мне не занимать.
— Это хорошо. Сейчас оно тебе понадобится. — Он встал и улыбнулся ей сверху. — Я на минутку в ванную. Чувствуй себя как дома.
Она улыбнулась в ответ.
— Обязательно. Можешь не спешить.
Он запер дверь, облокотился на раковину и пристально уставился в зеркало. Отражение ответило свирепым взглядом.