«Она предала тебя. Превратила тебя в это».

Она ему нравилась. Он ее любил. Элис Джовелланос много лет была ему верным другом. Дежарден сложил все это на чашу весов.

«Она сделала это нарочно».

Нет, нарочно это сделали они.

Потому что Элис действовала не сама по себе. Она дьявольски умна, но Спартака создала не в одиночку. У нее были друзья. Она сама призналась. «Мы вроде как политические, правда, с организацией беда» — сказала она, сообщив ему о его «освобождении».

Он чувствовал, как ржавеют и рассыпаются связи у него в голове. Как его ущербность, ухмыляясь, дергает эти разъеденные ржавчиной проводки. Он поискал в себе намек на сожаление, которое испытал несколько минут назад: когда задел чувства Элис, причинил ей боль. Он и сейчас мог бы ощутить раскаяние или что-то похожее, если бы постарался.

«Ты не раб своих импульсов», — сказала она.

В принципе, это было правдой. Ахилл мог сдержать­ся, если хотел. Но вот беда: он начинал понимать, что не хочет.

— Эй, Кайфолом, — позвала из комнаты Элис.

«Заткнись. ЗАТКНИСЬ!»

— Да?

— Мандельброт требует ужина, а кормушка пустая. У тебя не осталось корма под раковиной?

— Не осталось. Она научилась открывать дверцы.

— Тогда г...

— В шкафчике в спальне.

Ее шаги простучали мимо двери, Мандельброт подго­няла Элис мяуканьем.

«Нарочно!»

Элис заразила его, опередив график, чтобы освобо­дить его разум для сражения с Бетагемотом — а может быть, и по личным причинам, осознанным или нет. Но ее дружки целили куда выше Ахилла Дежардена — они задумали «освободить» всех правонарушителей на Земле. Лабин, в темноте, две недели назад, подытожил: «Всего несколько тысяч человек держат руки на кнопках, способ­ных парализовать весь мир, а вы превратили этих людей в клинических социопатов».

Интересно, стала бы Элис применять свои семанти­ческие аргументы на Лабине? Будь она привязана к тому стулу, ничего не видя, намочив штаны от страха, слыша, как это кровожадное отродье расхаживает рядом, сочла бы она уместным читать ему лекции об уровне серото- нина и угловой извилине?

Может, и сочла бы. Что ни говори, она и ее друзья — «политические», хоть и «с организацией беда», а от поли­тики человек глупеет. Начинает верить, что человеческое достоинство — какой-то платоновский идеал, моральный итог, который можно вывести из неких первооснов. Не тратьте время на примитивную биологию. Не волнуйтесь за судьбу альтруистов в дарвиновской вселенной. Люди другие, люди — особенные, люди — агенты морали. Вот к чему приходишь, когда слишком много времени уде­ляешь составлению манифестов и слишком редко гля­дишься в зеркало.

Ахилл Дежарден оказался всего лишь первым пред­ставителем новой породы. Скоро появятся другие, столь же могущественные и столь же неудержимые. Может, уже появились. Элис не посвящала его в подробности. Он не представлял, насколько далеко простираются ам­биции Общества Спартака. Не знал, кого еще успели инфицировать и сколько длится инкубационный пери­од. Знал только, что рано или поздно у него появятся соперники. Если не начать действовать сразу, пользуясь полученной форой.

Мандельброт еще мяукала в спальне — видимо, рас­пекала неумелую домработницу. Дежарден ее понимал: у Элис было более чем достаточно времени, чтобы до­стать гранулированный корм, принести пакет в кухню и...

«В спальне!» — сообразил Ахилл.

«Ну, что ж, — подумал он миг спустя, — пожалуй, это решает вопрос».

Лицо в зеркале вдруг стало очень спокойным. Оно не двигалось и в то же время словно говорило с ним. «Ты —не политик, — говорило лицо, — Ты — механизм. Природа запрограммировала тебя на одно, УЛН — на дру­гое, Элис вмешалась и переключила на третью программу. Все это не ты, и все — ты. Ты сам ничего из этого не выбирал. И ни за что не отвечаешь.

Это она сотворила с тобой такое. Эта мочалка. Тупая давалка. Что бы ни случилось дальше, вина не на тебе.

На ней».

Он отпер дверь и прошел в спальню. Сенсориум у него на подушке предательски поблескивал. Тактиль­ный костюм лежал поперек кровати, словно сброшенная кожа. Элис Джовелланос тряслась у изножья кровати, стаскивая с головы шлем. Лицо у нее было красивым, без кровинки.

Жертву в этом виртуальном застенке она не могла не узнать. Дежарден настроил симуляцию с точностью до тысячных.

Мандельброт тут же забыла об Элис и, громко мур­лыча, начала бодать лбом хозяина. Дежарден на нее не смотрел.

— Мне нужна кое-какая техническая информация, — чуть ли не виновато объяснил он, — и сведения о тво­их друзьях. Хотя я надеялся вытянуть все это из тебя по-хорошему. — Он кивнул на сенсориум, упиваясь ее ужасом. — Ну вот, забыл убрать.

Она мотала головой. Ее лицо кривилось от паники.

— Я., н-не думала, что ты... — выдавила она наконец.

— Выходит, не думала, — пожал плечами Ахилл, — но постарайся увидеть и светлую сторону. Ты впервые насчет меня не ошиблась.

Наконец все приобрело смысл: покупки, почти не­осознанно сделанные через анонимные кредитные ли­нии, полимерная пленка и переносной мусоросжигатель, инверсионный звукопоглотитель. Небрежное копание в ежедневнике Элис и списке ее контактов. Вот почему хорошо быть правонарушителем на Трипе — когда всем известно, что ты прикован к столбу, никто не утруждает себя возведением забора вокруг двора.

— Прошу тебя. — Губы у Элис дрожали, в блестящих глазах стоял страх. — Ахилл...

Где-то в подвале его мозга рассыпался последний ржа­вый проводок.

— Зови меня Кайфолом, — сказал он.

АВТОМЕХАНИКА

Первый раунд остается за корпами.

Рифтерша по имени Лизбет Мак — тихоня, Кларк с трудом припомнила ее имя — наткнулась на корпа, бро­нированным тараканом ползавшего по обшивке основно­го хозблока. Неважно, какие веские причины привели его туда. Неважно, можно ли было считать это нарушением карантина. Мак среагировала так, как среагировали бы многие рыбоголовые на ее месте: разозлилась. Решила проучить тупого сухопута, но прежде его подогреть.

Она плавала кругами вокруг беспомощной неуклю­жей жертвы, отпуская шуточки о водолазном колоколе с ножками и громко, демонстративно призывая кого-то подать ей пневмодрель — надо, мол, просверлить одну раковину.

Она совсем забыла о налобном фонаре на шлеме корпа. Когда Лизбет обнаружила бедолагу, фонарь не горел — оче­видно, корп старался не попадаться на глаза, а наружного освещения на этой части станции хватало даже для глаз су- хопутника. Когда же он направил на нее вспышку, линзы у нее, компенсируя избыток освещенности, на миг стали не­прозрачными. Она ослепла всего на одну-две секунды, но корпу этого хватило с лихвой. Кополимер пресс-кольчуге не соперник. К тому времени как избитая, окровавленная Мак позвала на помощь, корп уже скрылся внутри.