Кстати, опыт афер и мошенничеств у Ленчика имелся довольно значительный. Поскольку начал он рано, годков эдак с одиннадцати. Выучился играть в «горку» и стал обдирать сверстников, потому как шельмовал. Это у него получалось виртуозно, и через пару лет он уже сам придумывал новые карточные жульничества, о которых не ведали даже профессиональные шулера. Дошло до того, что он стал плавать на пароходах до Нижнего Новгорода и обратно, обыгрывая пассажиров, а иных и вовсе обдирая до нитки. Однако после того, как пара разъяренных проигрышем мужиков до полусмерти избила его и едва не сбросила с парохода, Ленчик с этим делом «завязал». Наступать на грабли второй раз было не в его правилах. И тут в городе заговорили о московском клубе «Червонные валеты». Ленчик был обучен грамоте – как-никак окончил три класса церковно-приходской школы, – газеты иногда почитывал, считая это занятие весьма полезным для афериста, и узнал о «валетах» много всякого разного. Вот и решил сработать под них. Он занялся вымогательством денег у граждан, у которых, как говорится, рыльце было в пушку. Писал подметные письма примерно вот с таким содержанием:

«Миластивый государь.

Ежли вы не пазнее как сего дня до обеда не изволите полажить под сломанную перилу Горбатова моста 250 руб. вам грозит не минуемая смерть.

Мы не шутим.

Червоные валеты»

Суммы в письмах варьировались от пятидесяти рублей до тысячи, и места всякий раз были разными, куда надлежало принести выкуп. Поначалу все шло хорошо, даже лучше, чем ожидал вымогатель. Шантажируемые несли деньги в указанное место, Ленчик за ним следил, и когда вокруг никого не оказывалось, вынимал конверт с деньгами.

Это была «настоящая» жизнь. Он округлился в теле, купил себе отличнейший наряд – синюю атласную рубаху, похожую на казачий бешмет, картуз с лаковым козырьком, полосатые штаны, такую же жилетку и смазные сапоги. Кормился лишь в трактирах и кофейнях, покупая в них самое лучшее и дорогое, удивляясь, как он мог обходиться ранее калачами и разной малосъедобной требухой, покупая ее на рынке Суконной слободы в обжорном ряду. Время от времени он снимал на целые сутки «апартаменты» в лучшем публичном доме Суконной слободы, что держала мадам Серебрякова, и ангажировал себе лучшую мамзельку по имени Муся. В этих апартаментах с Мусей он стал мужчиной и в первый раз поймал триппер, излечившись от него посредством французских пилюль от насморка.

А потом он допустил ошибку: стал вымогать деньги и у порядочных граждан. Те, не чувствуя за собой никакой вины, естественно, обратились в полицию. И филеры выследили Ленчика, когда он пришел за очередным пакетом с деньгами. Его взяли с поличным. Дознание было проведено по всей форме, вину свою Ленчик признал, и дело было направлено в суд. От тюрьмы Ленчика, помимо малолетства, спасло еще и то, что, кроме старой больной бабки, которую он и содержал, у него никого не было. Казенный присяжный поверенный, весьма ушлый молодой человек, только-только начавший делать адвокатскую карьеру, сделал упор на жалость, и это сработало. Ведь ежели Ленчика посадить, то оставшаяся без присмотра бабка просто-напросто помрет. Кроме того, Ленчик твердо и, как казалось, искренне пообещал, что более никогда не пойдет на противузаконные деяния. И его отпустили на свободу вердиктом суда. Правда, своего обещания Ленчик не сдержал, да и не собирался этого делать, но ведь человек есть полный хозяин своих слов, не так ли? А сие означает, что он может как дать слово, так и взять его обратно. По крайней мере, так рассуждал Ленчик, когда буквально через несколько дней после судебного следствия обыграл в карты, нещадно шельмуя, какого-то прыщавого гимназиста-пансионера, коему родители третьего дня прислали полугодовое денежное содержание.

Так что «червонным валетом» он уже бывал, а вот теперь ехал с этими самыми «валетами» в одной коляске в исподнем, как и все они, и собирался принимать участие в споре-соревновании, как равный среди равных…

Первым из закрытой коляски высадили Ленчика – прямо посередь Вознесенской улицы с ее купеческими особняками и лавками на первом этаже.

– Удачи! – со смешком пожелал ему вслед Долгоруков, и коляска поехала дальше. А Ленька – остался.

Первым на него обратил внимание дворник со сверкающей бляхой на груди.

– Эй, паря! – крикнул он Ленчику, когда тот, озираясь по сторонам (нет ли поблизости городового), какое-то время топтался на месте. – Ты откудова такой разодетый?

И загоготал.

Ладно, еще было мало прохожих. На деловой улице вообще так почти всегда: праздношатающихся практически нет, а посему и любопытствующих глаз не отыщется.

Брусчатка, щедро политая по случаю летнего сезона и поднявшейся пыли, была холодной.

Ленчик, переступив с ноги на ногу (а он давненько уже не ходил по городу босым), подался в один из дворов, куда то и дело въезжали груженые подводы. Авось найдется какое дело.

– Ты куда? – остановил его приказчик с карандашом за ухом, принимавший товар с подвод.

– Да вот, может, разгрузить чё надобно? – не очень уверенно поинтересовался Ленчик.

– Может, и надо, – ответил приказчик, придирчиво рассматривая Ленчика. – А что это ты так одет? Пропился, что ли?

– Нет, раздели, – соврал Ленчик. – Уснул я на лавочке, а меня и раздели.

– Крепко же ты спишь, паря, – заключил приказчик, естественно, не веря ни единому Ленькиному слову. – Ладно, давай вон подводу со шкурами разгрузи. Видишь дверь в подвал?

– Ага, – ответил Ленчик, оглянувшись.

– Вон туда все шкуры и спусти.

– А сколь заплатите? – спросил Ленчик.

– Двугривенный, – не задумываясь, ответил приказчик. – Идет?

– Идет, – ответил Ленчик и пошел к подводе. На двугривенный можно было купить на барахолке у Хлебного рынка штаны и рубаху.

Шкуры были сырыми, а потому невероятно тяжелыми. Гораздо тягостнее кирпичей, которые некогда, на заре недавней юности, Ленчику приходилось выгружать из баржи на Волжской пристани. Тогда у него тоже не было ни гроша в кармане, и работал он в паре с таким же вот, как он, уличным бродягой. Но штаны с рубахой на нем тогда все же были…

Когда по металлическому желобу была спущена в подвал последняя шкура, с Ленчика текло, как с физкультурника, совершающего свою пробежку по Синайской пустыне.

– Готово, – отдышавшись, подошел он к приказчику. Тот, поглядев на пустую подводу, достал из кошеля двадцать копеек и молча протянул Ленчику.

– Благодарствуйте, – сказал «соревнователь» и вышел со двора. И нос к носу столкнулся с городовым.

– Кто таков?

– Я… – начал было Ленчик, и тут будочник крепко схватил его за плечо.

– Ну, что молчишь? – подозрительно спросил он.

– Да местный я, – ответил Ленчик как можно беспечнее. – Батя запил, одежу всю пропил, свою и мою. Вот, заработал ему малость на похмелку.