– А что? – спросил Ленчик, слушая последнюю часть рассказа Африканыча с раскрытым ртом.

– Главное в карьере афериста…

– Это вовремя смыться, – закончил за Неофитова Огонь-Догановский.

– Точно! – подтвердил Африканыч.

– Совершенно верно, – кивнул Долгоруков.

– Как дважды два, – резюмировал за всеми «граф» Давыдовский.

– А что с ним было потом? – после недолгого молчания спросил Ленчик. – С корнетом Савиным?

– Что потом? – раздумчиво переспросил Неофитов. – Ну, насколько мне известно, Николая Гавриловича видели потом в разных городах Европы. Причем в разном обличье: с бородой, без бороды, с бакенбардами, без оных… Он появляется, лихо прокручивает очередную аферу и исчезает. Работает всегда один… – Африканыч немного подумал, потом посмотрел на Ленчика. – Да ты не волнуйся, он не пропадет…

Какое-то время все молчали, переваривая рассказ Неофитова. Потом Всеволод Аркадьевич спросил:

– Так что ты там хотел предложить?

– Когда? – поднял на него глаза Африканыч.

– Еще до рассказа о Савине.

Неофитов непонимающе сморгнул.

– Ну, ты еще сказал: «Можно проверить наши возможности, как когда-то это сделал корнет Савин»…

– А-а, – протянул Самсон Африканыч и весело посмотрел на Долгорукова. – Да, это будет весело.

– Что за предложение? – спросил Огонь-Догановский.

– Предложение? – Африканыч обвел всех присутствующих взглядом. – Да, весьма интересное предложение.

– Говори уж, не тяни кота за… хвост, – вставил свое слово сын тайного советника.

– Хорошо, – согласился Неофитов. – Слушайте… Однажды, проживая какое-то время в Париже, Николай Гаврилович поспорил с одним знакомым банкиром, что ежели его высадят из экипажа на одной из центральных парижских улиц в одном исподнем и оставят так одного, то он через три часа вернется туда, откуда его увезли, одетым и с тремя тысячами франков в кармане.

– И что? – спросил Ленька.

– Ничего. Савин выиграл спор.

– Как?

– А вот так: вернулся во фраке, пошитом, словно на него, в цилиндре, и вынул из кармана новенький портмоне с четырьмя тысячами франков.

– Здорово! – воскликнул Ленчик.

– Здорово, – согласился Неофитов. – Не хочешь попробовать?

– Я?

– Ты!

Ленчик обвел присутствующих взглядом, потом ответил:

– Можно.

– Вот я это и хотел предложить, – произнес Африканыч. – Чтобы проверить наши возможности и разогнать застоявшуюся кровь. Я тоже буду в этом участвовать…

– Ты? – вскинул брови Огонь-Догановский, глядя на Неофитова.

– Я, – весело ответил Африканыч.

– В исподнем?

– В исподнем! И предлагаю это сделать всем остальным.

– Я пас, – быстро сказал Алексей Васильевич. – Староват я для таких-то делов.

– Хорошо. Ты будешь главный наш арбитр. И единственный. А как остальные? – посмотрел Самсон Африканыч на Долгорукова и «графа» Давыдовского.

– А что, я не против, – произнес после некоторого раздумья Всеволод Аркадьевич. – И в самом деле, разгоним кровушку…

– Я не хотел бы… – начал было Давыдовский, но Огонь-Догановский его оборвал:

– Все, так все!

– Но ты-то не участвуешь, – возразил ему «граф».

– Не участвую, – сказал Алексей Васильевич. – Но исключительно в силу возраста. Был бы я помоложе, не преминул бы, ей-богу…

На том и порешили: не далее как завтра, в девять утра, все четверо высаживаются на разных улицах города в одних портках и начинают «переламывать ситуацию», в которой оказались. На все про все им дается около пяти часов. Стало быть, к двум часам пополудни они должны вернуться в нумер Севы Долгорукова со всем тем, что им удалось добыть. Алексей Васильевич, как независимый и единственный арбитр, будет считать наличные деньги, добытые участниками этого «соревнования», и переводить в конкретные суммы одежду и предметы, которые они будут иметь с собой на момент возвращения. Победителем будет считаться тот, кто вернется в гостиницу наиболее обеспеченным в денежном выражении…

Через гостиничного служку Огонь-Догановский вызвал извозчика. Коляска была закрытой, смахивающей на карету (не хватало только дворянского герба на дверце). Алексей Васильевич немного потолковал с извозчиком, очевидно, давая ему соответствующие «инструкции» и требуя при этом ничему не удивляться, после чего четверо «соревнующихся», одетых просто и по-летнему, в брюки и рубашки, гуськом вышли из дверей гостиницы, забрались в коляску и уселись попарно друг против друга. Алексей Васильевич сунул извозчику червонец, произнес какие-то напутственные слова, которые Ленчик не расслышал, и коляска тронулась.

– Ну что, пора разоблачаться, – произнес Всеволод Аркадьевич.

Он первым снял с себя одежду до исподнего и посмотрел на остальных. Ленчик, Африканыч и «граф» проделали то же самое и снова уселись, немного стесняясь собственного вида. Оказалось, что Неофитов крепко волосат: помимо груди волосы у него произрастают на плечах и спине, что, несомненно, говорило о его «мужской» силе. «Граф» Давыдовский, хоть и был худ, но имел весьма развитую мускулатуру и крепкую грудь, а Сева Долгоруков своей позитурой и вовсе походил на атлета, всю сознательную жизнь занимающегося греко-римской борьбой и выступающего в цирках и публичных садах.

Поухмылявшись, глядя друг на друга, «валеты» призадумались. Смех смехом, но соревнование предстояло не из легких. Главным же было – не попасться в лапы городового, после чего очень даже запросто можно было выбыть из числа соревнователей и улечься на нары в арестантской камере какого-нибудь полицейского участка.

– Тебе-то про-о-о-ще, – протянул вдруг Африканыч, глядя на Ленчика.

– Это отчего же ему проще? – спросил Долгоруков. – Все мы тут в одних подштанниках.

– Проще, потому что местный, – заметил в ответ на это Давыдовский. – Наверняка лазейки разные знает.

– Зато у него опыту меньше, чем у нас, так что условия у всех примерно равные, – ответил Сева, и разговор на том закончился.

Ленчик сидел рядом с Долгоруковым, почти голый, и вспоминал, как однажды он уже побывал «червонным валетом».

Было это в середине семидесятых годов. Казань тогда вовсю обсуждала похождения «Червонных валетов» в Москве, о которых взахлеб писали местные газеты. И Леньке пришла идея сработать под «валета». Было ему тогда всего-то пятнадцать лет, но опыт афер и мошенничеств у него уже был…