Перри окликнул Дика, чтобы прочитать ему статью, а когда тот снова встал на ноги, сказал:

— Где мы с тобой были в субботу вечером?

— Думаешь, в Таллахасси?

— Я тебя спрашиваю.

Дик задумался. В четверг вечером они ехали из Канзаса, сменяя друг друга за рулем, пересекли Миссури и оказались в Арканзасе, а потом поднялись на плато Озаркс, в Луизиану. На рассвете у них полетел генератор, и пришлось купить бэушный, за двадцать два с половиной доллара. Спали они прямо в машине, на обочине дороги, близ границы между Алабамой и Флоридой. На следующий день друзья позволили себе немного расслабиться — заехали на ферму, где разводили крокодилов, покатались на лодке со стеклянным дном по озеру с кристально чистой водой и в довершение всего полакомились дорогим жареным омаром в придорожной кафешке. Денек получился что надо! Но они так устали, что на ночь решили остановиться в Таллахасси.

— В Таллахасси, конечно, — сказал Дик.

— Ну, ты даешь! — Перри еще раз глянул в газету. — Знаешь, чему бы я не удивился? Если бы это сделал какой-то чокнутый, только что узнавший о канзасском деле.

Дику пришлось не по душе, что Перри опять взялся мусолить эту тему, поэтому он пожал плечами, усмехнулся и отправился бродить вдоль кромки прибоя, иногда поднимая с песка ракушки. В детстве он воспылал завистью к мальчишке-соседу, который летом побывал на море и привез оттуда целый короб ракушек. Дик так распереживался, что стибрил эти ракушки и расколотил их молотком. Зависть всегда мешала ему жить: если кто-то рядом добивался того, о чем мечтал Дик, он тут же начинал этого счастливца ненавидеть.

Взять хоть того парня у бассейна в Фонтенбло. В нескольких милях от них, тающие в летней знойной дымке, виднелись корпуса роскошных отелей — «Фонтенбло», «Иден Рок» и «Ронни Плаза». Не успели приятели прожить в Майами и двух дней, как Дика неудержимо туда потянуло. Он предложил Перри проникнуть в запретное для них райское местечко: «Вдруг подцепим каких-нибудь телок побогаче?» Перри его энтузиазма не разделял — наверняка все будут глазеть на их дешевенькие футболки и брюки цвета хаки. Однако сначала им в этом царстве роскоши сопутствовала удача — мужчины в бермудах из натурального шелка и дамы в купальниках и норковых накидках усиленно их не замечали. Незваные гости поболтались по вестибюлю, прошлись по саду, постояли у бассейна. И там Дик заметил этого парня, почти его возраста, лет под тридцать. Он походил «или на игрока, или на адвоката, или на чикагского гангстера». Как бы то ни было, парень явно привык наслаждаться властью и деньгами. Похожая на Мэрилин Монро блондинка натирала его кремом для загара, а он изредка лениво протягивал руку с перстнями, украшенными драгоценными камнями, за стаканом с апельсиновым соком. Ни дать ни взять — хозяин жизни, подумал Дик. Но с какой стати этот сукин сын имеет все, а у него ничего нет? Почему этой дылде так везет? Вообще-то стоит Дику взять нож… Тогда такому уроду лучше держаться от него подальше, а то он может и выпустить ему кишки. Настроение у Дика испортилось. А все эта блондинка с кремом для загара. Он сказал Перри:

— Пойдем отсюда к чертовой матери.

Девочка лет двенадцати рисовала на песке щепочкой, которую прибило волнами, большие, с крупными чертами, человеческие лица. Дик решил к юной художнице подольститься и предложил ей ракушки.

— Из них получатся хорошие глазки, — сказал он.

Девочка от подарка не отказалась, а Дик осклабился и подмигнул ей. Он чувствовал себя неловко, потому что стыдился тяги к таким малышкам и побаивался, что его тайну узнают (Перри уже явно что-то заподозрил) и сочтут ненормальным. Сам-то он считал себя вполне нормальным. За последние годы Дик восемь или девять раз совращал таких девчушек, но не очень переживал, потому что такое влечение, как известно, свойственно даже солидным господам. Он взял девочку за руку и сказал:

— Ты моя крошка. Самая хорошая.

Но она вдруг насторожилась, ее рука задергалась, как рыба на крючке, а в глазах появилось испуганное выражение, которое он уже встречал раньше. Дик отпустил девчушку, хохотнул и добавил:

— Это всего лишь игра. Разве ты не любишь играть?

Перри сидел под голубым зонтом и наблюдал за маневрами приятеля. Дик вызывал у него презрение — что это за мужик, который не может держать себя в руках, особенно если это приводит к извращениям, если он пристает к детям, позволяет себе черт-те что, может даже изнасиловать ребенка. Как-то он объяснил Дику свою позицию, они даже чуть не подрались, когда тот вознамерился изнасиловать одну перепуганную девчонку. Однако устраивать еще один поединок Перри не хотелось. Поэтому он вздохнул с облегчением, когда Дик оставил девочку в покое.

До них доносилась рождественская музыка — гимны звучали из приемника четырех женщин и диссонировали с залитым солнцем Майами и крикливыми, никогда не умолкающими чайками. «О, возлюбим Господа. О, да возлюбит Он нас», — пел церковный хор. От этой возвышенной музыки Перри всегда хотелось плакать, и слезы капали у него из глаз, даже когда она смолкала. И сейчас его мысли потекли по привычному руслу — он думал о самоубийстве. Еще ребенком Перри тянуло покончить с собой, но это были просто сентиментальные грезы — он хотел наказать отца с матерью и других своих обидчиков. Но с годами мечты лишить себя жизни утратили прежний фантастический флер. Ведь именно так решил поступить Джимми, да и Ферн тоже[94]. А потом самоубийство стало нависать над Перри, как уготованный именно ему конец.

В любом случае, все это до смерти ему надоело. Мечты о тропических островах с зарытыми на них кладами давно растаяли как дым. Не надеялся он больше и стать «Перри о’Парсонсом» — такой звучный псевдоним придумал он для себя как будущей кинозвезды. Перри о’Парсонс умер, не родившись. И что впереди? Они с Диком затеяли гонки без финишной черты. Не пробыли в Майами и недели, а уже надо отсюда убираться. Дик пошел было работать в автомастерскую, за шестьдесят пять центов в час, но выдержал лишь один день и заявил:

— Майами хуже Мексики. Шестьдесят пять центов! Не для меня это. Я все-таки белый.

И утром с двадцатью семью долларами наличности — все, что осталось от канзасской добычи, — они двинут дальше, на запад, в Техас или Неваду, «куда попало».

Дик выкупался в прибое и вышел на берег. Весь мокрый и запыхавшийся, он упал лицом вниз на липучий песок.

— Как водичка?

— Нет слов.

День рождения Нэнси Клаттер был вскоре после Нового года. И поэтому приближение сразу трех праздников всегда приводило в замешательство ее дружка, Бобби Рапа. У парня просто голова кругом шла — надо было почти одновременно сделать два подарка. Но каждый год он рождественским утром спешил в дом Клаттеров, надеясь удивить и обрадовать Нэнси приобретенным на деньги, заработанные на ферме отца — они выращивали сахарную свеклу, — самым лучшим подарком, красиво упаковать который ему неизменно помогали сестры. В прошлом году Бобби подарил своей девушке медальончик в форме сердечка. А в этом году, рано как никогда, встал перед выбором — заморские духи, что продаются в аптеке Норриса, или пара сапожек для верховой езды. Но Нэнси погибла.