— Привет, а где Эванс? — спросил Мейхи. — Ты знаешь Эванса?

Морпех вмиг посерьезнел и посмотрел на нас. Судя по всему, мы его разбудили.

— Черт, — сказал он. — Я уже подумал, это кэп. Прошу прощения.

— Мы Эванса ищем, — сказал Мейхи. — Знаешь его?

— Я… э-э… нет. Вроде нет. Недавно сюда прибыл.

Настоящий салага. Он походил на мальчишку, который один пришел в университетский спортзал, чтобы полчасика побросать мяч в корзину, пока не собрались все баскетболисты. Но в команду его все равно не возьмут, как он ни старается.

— Остальные должны вот-вот подойти. Можете их подождать. — Парень посмотрел по сторонам и добавил: — Вроде не очень холодно. — Он улыбнулся. — Так что можете подождать.

Мейхи откнопил один из карманов на своих штанах и достал из него банку крекеров и ломтик сыра чеддер. Затем вытащил из-за ленты на своей каске армейскую открывашку для консервных банок и сел.

— Сейчас попробуем, что они тут наложили. Голодать мы не привыкли. Еще бы баночку чего-нибудь фруктового… Все бы за нее отдал.

Я всегда норовил прихватить в тылу какие-нибудь фруктовые консервы, и сейчас у меня в вещмешке было несколько банок.

— А чего бы ты хотел? — спросил я.

— Да чего угодно. Фруктовый коктейль хорошо бы.

— Нет, дружище, — вступил в разговор Экскурсант. — Персиков, беби, персиков. Знаешь, в таком сиропе? Вот их бы сейчас в самый раз.

— Это тебе, Мейхи. — Я бросил ему банку фруктового коктейля. А банку с персиками отдал Экскурсанту и еще одну оставил себе.

Мы закусывали и разговаривали. Мейхи поведал мне о своем отце, который «месил грязь» в Корее, и о своей матери — продавщице в Канзас-Сити. Потом он начал рассказывать об Экскурсанте, которого прозвали так потому, что он боялся ночи — не темноты, а именно ночи — и не выносил тех, кто это знал. Днем он с готовностью брался за любое задание и старался выполнить его поскорее, чтобы ночью забиться поглубже в укрытие и сидеть там до рассвета. Он охотно соглашался на самое опасное дневное патрулирование — лишь бы оно заканчивалось до сумерек. (В Кесане и так почти все патрулирование было дневным, а скоро и оно прекратилось.) Многие на базе, особенно светлокожие офицеры, изображали из себя крутых. Они смеялись над Экскурсантом и называли его родной город Мотауном[89]или Додж-Сити[90]. («Что такого особенного в Детройте? — удивлялся он. — Город как город, ничего в нем нет смешного».) Экскурсант был настоящим темнокожим амбалом и, что бы ни случилось, старался всегда держаться с достоинством. Он рассказал мне о ребятах из Детройта, которые разбирали минометы: каждый брал в свою сумку по одной части, чтобы потом можно было их собрать на новом месте.

— Видишь эту четырехногую штуковину? — спросил он. — Скоро с их помощью сделают вам укорот. Меня пока все эти разборки не интересуют. А через год, может, тоже займусь[91].

Как и всех американце во Вьетнаме, его не оставляла навязчивая идея — сколько он уже успел отслужить? (Никто там не спрашивал: «Когда эта долбаная война кончится?» — а лишь: «Сколько ты здесь?») В отличие от других солдат, Экскурсант время своей службы отмечал на каске. Ни один философ не станет так вдохновенно наблюдать за всеми гранями и ходом времени, секунда за секундой. Пространственно-временной континуум, время как материя, время по Августину Блаженному Аврелию, — любая концепция времени была для Экскурсанта лакомым кусочком, а его мозговые клетки словно служили винтиками в точнейшем хронометре. Он полагал, что журналисты во Вьетнаме отбывают воинскую повинность, а когда узнал, что я попросился сюда сам, то чуть не потерял дар речи:

— Зна-а-а… зна-ачит… — Последовала минутная пауза. — То есть ты не обязан был сюда лететь? И ты — здесь?

Я кивнул.

— Тебе за это должны отстегнуть хорошие бабки.

— Если скажу сколько, ты разочаруешься.

Он покачал головой:

— То есть мне-то никто бы ничего не отстегнул, если бы я сам сюда напросился.

— Дерьмо собачье, — сказал Мейхи. — Только и думает, где чего урвать. Сейчас у него с деньжатами туго, но если вернется домой… Ты вернешься домой, а, Экскурсант?

— Хрена с два я вернусь. Скорее моя матушка сюда приедет погостить, чем я вернусь.

В окопчик спрыгнули еще четверо морпехов.

— А где Эванс? — спросил Мейхи. — Вы знаете Эванса?

Один из минометчиков посмотрел на него:

— Эванс в Дананге. Его маленько зацепило вчера вечером.

— Правда? Эванса ранило?

— Сильно ранило? — спросил Экскурсант.

— Несколько осколков в ногу попало. Ничего серьезного. Вернется дней через десять.

— Тогда ничего страшного, — сказал Экскурсант.

— Да, — согласился Мейхи. — А десять дней, черт возьми, все-таки лучше чем ничего.

На взлетно-посадочную полосу у медсанчасти сел сорокафутовый вертолет «Чинок». Он походил на огромное грязное чудище, и два его винта поднимали тучи пыли, а камни и мусор отлетали на сотни ярдов. Все, кто был поблизости, согнулись и повернулись к нему спиной. Ветром от его винтов вполне могло опрокинуть человека на землю, вырвать у него из рук бумаги или поднять в воздух стофунтовую плитку взлетной полосы. При посадке вертолета в разные стороны летели зазубренные куски высохшей земли, мокрые комья грязи, и вы инстинктивно отворачивались, подставляя всему этому спину и каску. «Чинок» сел с открытым задним люком, а внутри, всматриваясь в джунгли, лежал на животе стрелок с пулеметом пятидесятого калибра. Ни он, ни стрелки у входной двери не расслаблялись до того момента, когда вертолет коснулся колесами взлетной полосы. Только после этого все успокоились, и стволы пулеметов, висевших в петлях-креплениях, опустились вниз под собственной тяжестью. У края полосы нарисовалась группа морпехов, и они бросились к вертолету, через барьер отбрасываемого винтами воздуха, к относительно спокойному центру круга. В двухстах метрах от полосы с секундным интервалом разорвались три мины. Никто из морпехов не сбавил шага. Шум двигателей поглотил звук взрывов, но мы видели, как клубы дыма понесло ветром от полосы, а люди все еще бежали к вертолету. Из него вытащили четыре пары носилок с лежащими на них ранеными и понесли их к медсанчасти. Туда же направились и ходячие раненые, некоторые шли медленно, но без посторонней помощи, другие еле брели, а одного поддерживали два морпеха. Пустые носилки отнесли обратно в вертолет, куда также забрались четыре парня в непромокаемых накидках, которые до этого сидели у мешков с песком рядом с медсанчастью. После этого «Чинок», взревев двигателями, быстро поднялся в воздух, развернулся и полетел на северо-запад, к горам.