— Взять пеленг на «РБН»!

— Взят пеленг на «РБН» столько-то градусов, — докладывали штурмана… При этом у всех офицеров, находящихся на мостике корабля, заходящего в базу, невольно поднималось настроение. Каждый из них знал — в «РБН» их, офицеров, ждут.

Офицерский ресторан «Белые ночи» славился не только своей кухней, но и многим другим, в том числе и тем, что одна из его стен, во всю длину зала, была выложена вырезанным в белом камне рельефом с видами Русского Севера, поразительно передававшем настроение летних белых ночей.

Как только офицер появлялся у дверей «РБН», швейцар расталкивал томящихся у входа гражданских, окриком: «А ну, назад!» и, втягивая офицера, громко произносил для окружающих: «Ваш столик заказан, товарищ офицер!»

Бывало, подобным образом попадал в «РБН» и я.

В те годы радиотелефонов не было и в помине. У меня сложилась ситуация, когда вечер в ресторане еще не закончился, а мне надо было заступать на смену. Тогда я из ресторана «РБН» дозвонился в реакторный отсек атомной подводной лодки, по сложной, почти невыполнимой схеме: от дежурного администратора ресторана — дежурному по бригаде ремонтирующихся кораблей. От него — дежурному по перегрузочному комплексу. Тот, приставив телефонную трубку к «каштану» связался с руководителем смены в реакторном отсеке.

Для того времени это было почти нереально: я, сидел в ресторане и разговаривал со своим сослуживцем, находящимся в реакторном отсеке атомного подводного ракетоносца! За этот «подвиг» мне дали возможность заступить в смену на следующий день…

На флоте всегда пили, и еще как пили… Присказку «Все пропьем, но флот не опозорим!» придумали задолго до нас. Я не ханжа и не скажу, что пить это плохо. В молодости на многое смотришь иначе, и молодой здоровый организм многое может выдержать. Встреча друзей с моря, радость и горе — все с водкой. Водка развязывает язык, и можно высказать то, что никогда бы не сказал, водка дружит — делает человека, сидящего напротив, приятным тебе, водка лечит, лечит многие горести…

Но если друзей-офицеров связывает только стремление к выпивке, если оно вошло в привычку, или еще хуже, если оно начало засасывать как болото и уже не остановиться, то пройдет год, два и все — гибель… Водка сгубила многих…

В период моей службы на Севере в 1970-х годах, в тягомотине сумасшедшей и опасной в радиационном отношении работы по перегрузке атомных реакторов, мы крепко пили и этим выравнивали психологическое напряжение… Пили водку, коньяк, когда этого не было, пили, как тогда говорили, «шило» — спирт, выдаваемый для обезжиривания, методом протирки смоченной спиртом ветошью, оборудования ядерных реакторов атомных подводных лодок.

Говоря «шило», я сам тогда не очень понимал, почему так называли спирт. Много позже узнал: на кораблях еще парусного флота спиртное хранили в опечатанных кожаных бурдюках. Находчивые морячки-марсофлоты прокалывали бурдюк сапожным шилом, применявшимся при починке парусов, и отливали горячительное. Такой алкоголь они называли «шилом». Этот термин прижился на флоте и дошел до наших дней.

Нужно сказать, что еще в Российском Императорском флоте существовала традиция ежедневной чарки вина. Под термином «столовое вино № 21» на русском флоте подразумевалась обыкновенная водка. «Казенная чарка» в плавании полагалась всем нижним чинам: матросам, унтер-офицерам, кондукторам. «Чарка» — это мера, вмещавшая одну сотую ведра, а ведро равнялось двенадцати и трем десятым литра. Поэтому «чарка» — практически сто двадцать граммов.

Перед обедом и ужином боцман дудкой подавал сигнал: «К вину!», баталер выносил ендову — медную емкость с водкой, и по списку выкликал матросов. Перед приемом чарки полагалось снять шапку, осенить себя крестным знамением, а после поклониться и передать емкость по очереди дальше.

В Рабоче-Крестьянский Красный флот официально водка вернулась 22 августа 1941 года в виде «наркомовских ста граммов». Постановление № 562 Государственного Комитета обороны о ежедневной выдаче бойцам «горючего» подписал И.В. Сталин.

В советское время в рацион подводников в море входило 50 граммов белого или красного сухого вина.

Хотя весна в тот год выдалась затяжная, холодная, больше похожая на осень, в июле свалилась невиданная жара — тридцать градусов. Комаров было море!

В такие дни кажется, что в глубоком небе белый диск солнца плавится и словно переливается. Это при том, что по многолетним метеорологическим наблюдениям, данный район Севера относится к наиболее пасмурным районам страны. Но иногда лето такое жаркое, что не укладывается ни в какие рамки метеорологических осреднений…

В один из испепеляющих жарких дней начала августа я находился на перегрузке атомного реактора на лодке, стоявшей в доке завода. В те годы офицерам не разрешалось появляться в городе в форменной рубашке без галстука, с расстегнутым воротом.

Зной заливал город. Недалеко от проходной завода, в тени здания стоял ларек, в котором торговали пивом в розлив. К ларьку тянулась длинная очередь, видимо было время обеденного перерыва. Оценив хвост очереди, я даже не подумал встать в нее, хотя было чертовски жарко и очень хотелось пить. Я шел мимо, обливаясь потом, застегнутый на все пуговицы, при галстуке и фуражке. И тут, произошло то, что помнится, как ни странно, многие годы. Один из рабочих обратился ко мне и ко всей очереди: «Товарищ старший лейтенант! Подходите без очереди. Ребята, не дадим флоту умереть от жажды!» Все дружно рассмеялись и пропустили меня. Заветная кружка пива показалась самой вкусной из когда-либо выпитых.

Лето на Севере необычно еще и тем, что солнце не заходит за горизонт. Полярный день не менее знаменит, чем полярная ночь. День, длящийся несколько месяцев, впечатляет.

На юге, где день сменяется ночью, трудно себе представить, что солнце может висеть над горизонтом, не опускаясь за вершины сопок, и что, повернувшись лицом к северу, можно подставить лицо его лучам, хотя по часам уже глубокая ночь…

Впервые полярный день во всей красе я увидел в 1971 году, когда курсантом 3-го курса прибыл на Север на морскую практику. Мы расположились в здании Морского вокзала в ожидании утреннего катера на базу атомных подводных лодок. Курсанты, кто сидя, кто полулежа, располагались на стульях в зале ожидания. Постепенно разговоры прекратились… Меня клонило ко сну, но духота заставила покинуть зал и выйти на улицу.

Было три часа ночи, передо мной лежал пустой каменный город, над головой голубое ясное небо и солнце, отражающееся в стеклах домов. Огромный каменный город был освещен солнцем и пуст… На улицах ни машин, ни людей, ничего кроме яркого и холодного солнца.

Умом я понимал, что сейчас три часа ночи, что все нормальные люди спят.