его таланты с толикой мистики. – Посмотрим, получится ли разговорить Куаду, надеюсь, мы застанем его живым. Кристоф зря торопить не стал бы.

– А можно еще вопрос? – Вера смущенно потерла коленки. – Если я его не задам, то буду думать, что «Призрак Тюильри» – это ты.

– Кто? Я? – расхохотался Эмиль. Эта ассоциация так сильно его позабавила, что он истерически ржал минуты три и не мог остановиться. Машину бросало из стороны в сторону, Вера с криками пыталась ухватить руль.

– Ну что за вопрос? – наконец сквозь смех и слезы выдавил он.

– Почему могила вашего деда находится рядом с тем местом, где мальчики проводили свой ритуал?

Его лицо окаменело на несколько секунд. Он смотрел на дорогу тем самым взглядом, что и на всех своих семейных фотографиях – потемневшим, обреченным. А потом резко повернулся к Вере и начал смеяться вновь.

– Ага, напугалась! – хохотал он. И, резко оборвав смех, добавил: – Это чистая случайность, клянусь!

Навигатор сообщил о круговом движении. Ехать осталось ровно половину пути.

Больница Святого Антуана на левом берегу Сены была простым классическим зданием с аркадой по первому этажу, возвышавшимся на площади Антуана Беклера. Прежде чем ехать сюда, Эмиль заскочил в бюро и забрал ноутбук. Зачем – Вере было неведомо. Он бросил «Мини Купер» сестры прямо на проезжей части улицы Л’Эшикье, ключи зашвырнул на балкон, велел Вере ждать внизу, а сам поднялся на четвертый этаж за какими-то срочно понадобившимися ему проводами.

Юбер выбежал на балкон, подлетел к ажурной балюстраде и ахнул, увидев машину племянницы внизу.

– Ключи он бросил куда-то туда, – извиняющимся тоном прокричала Вера и виновато пожала плечами.

Через мгновение Эмиль был уже внизу. Он завел свой мотоцикл, припаркованный у кафе «Зазза», и Вера смогла открыть глаза, только когда он объявил, что перед ними главный вход в Hôpital Saint-Antoine. Перед входной аркой стояло такое невероятное множество велосипедов, скутеров и мотоциклов – все припаркованы строго по линеечке, – что казалось, каждая медсестра, медбрат, да и доктора тоже прибыли на рабочие места исключительно на них.

– Так и есть, – кивнул Эмиль, ответив на это предположение Веры, произнесенное вслух. – Здесь это самый удобный транспорт.

Их быстро пропустили, в реанимационном отделением встретил Кристоф.

– Где вас носило? – подлетел к ним комиссар. – Сколько можно ждать! У меня что, других дел нет! Он будет говорить только с Верой. Так что быстро, быстро…

Вера подскочила как ужаленная, оторопело глядя на него.

– Ты ей не сказал? – уставился на них Кристоф.

Эмиль медленно повернулся к Вере и, стиснув ее запястье, отвел в угол.

– Нельзя было предупредить? Почему ты раз за разом подставляешь меня? – зашипела уязвленная Вера. – Ты используешь людей, как вещи. Грубишь родителям, издеваешься над сестрой, которая в мыслях вчера тебя уже похоронила, увидев в таком состоянии. Ты бросил ключи Юберу, как собаке!

Он закрыл глаза, стиснул зубы.

– Я – плохой, ты – хорошая. Ты бы все равно поехала, так?

– Мне тяжело видеть этого человека, ты же знаешь. Мы любили друг друга!

– Это была не любовь!

Вера стиснула кулаки. Они молчали, с упреком глядя друг на друга.

– Я прикреплю к твоей куртке боди-камеру? – спросил он, вздернув брови и состряпав взгляд кота из «Шрека».

– Давай, вешай свою камеру, эксплуататор.

– Ты должна успокоиться. Его надо вывести на признание, – говорил он, закрепляя клипсу-камеру на пуговицу так, чтобы она не привлекала внимания. – Только ты можешь это сделать. Вся BRI будет тебе благодарна. Закрыть дело двадцатилетней давности – это многого стоит. Пожалуйста!

– Ты дважды мой должник! – скрежетнула зубами Вера.

Он справился с камерой и проводами, сжал ее плечи.

– Ты слишком возбуждена, успокойся.

– Успокойся? Этот совет кому-нибудь когда-нибудь помог?

– Закрой глаза. Сделай вдох.

Вера зажмурилась и со свистом втянула носом воздух.

– А теперь выдох.

Он получился почти бесшумным.

– Ну все, вперед. – Эмиль дружески похлопал ее по плечу.

– Я тебе не почтовой голубь, – огрызнулась Вера, крутанулась на пятках и зашагала к Кристофу походкой Вупи Голдберг.

Комиссар кратко объяснил: на ней веб-камера, и все, что будет слышать и видеть она, услышат и увидят они. Потом он перепоручил ее медсестре, и через мгновение Вера входила в палату реанимации. Голова закружилась так сильно, что она была вынуждена подойти к кровати, держась за стену.

Куаду лежал с забинтованной головой и кислородной маской на лице, из-под бинтов были видны густые синяки под глазами – видимо, сломал нос. Левая рука и обе ноги в пластиковом «гипсе» – современном его аналоге. Его опутывала тьма проводов, подведенных к нескольким мониторам и капельницам. В воздухе висел тихий шум работающих кулеров, что-то попискивало.

– Он в сознании? – спросила Вера, в ужасе глядя на того, с кем еще неделю назад готова была прожить всю жизнь.

Медсестра поднесла ей стул.

– Да. Только что открывал глаза.

– А это… смертельно… вот это все? – пролепетала она. – Он останется жить?

– Мы всегда надеемся на лучшее. Но ходить он не сможет – несколько переломов позвоночника.

Губы Куаду зашевелились, он облизал их сухим языком.

– Милая, посмотри… – слабым голосом заговорил он. – Что-то в той трубке, кажется, перестало капать.

Медсестра проверила все капельницы, подкрутила, поправила и вышла. Вера долго сидела молча, Куаду лежал, не шевелясь. Наконец она решилась жалобно позвать его по имени. Он тотчас открыл глаза, и под прозрачной кислородной маской было видно, что он улыбнулся.

– Ах, Вера, это ты, девочка моя… Как я рад, что успел тебя увидеть, моя королева. Я слышал твой голос, но мне показалось, что это… у меня в голове.

Он вздохнул и закрыл глаза, видимо, устал: то ли отключился, то ли восполнял запас сил.

– Помнишь, я говорил, что я – не писатель, – выдохнул он после длительной паузы.

Вера придвинулась к нему, поймав себя на мысли, что переживает, хорошо ли Эмилю видно и слышно.

– Я ошибся. Пока мы встречались, я написал свой второй роман.

Вера не знала, что говорить. Наверное, надо нежно и доверительно коснуться его руки, но страшно не хотелось. Она чувствовала холод стекающей между лопатками капли пота.

– Я оставил рукопись и права на нее тебе. Уверен, после моей смерти она будет оценена высоко. Смерть автора всегда повышает его труды в разы. Но если ты прочтешь и решишь, что книга плоха, дело твое…

– О, ты не умрешь! – вырвалось непрошеное. Вера подалась вперед.

– Это уже необратимый процесс.

– Откуда тебе знать?

– Это плата за мою трусость. Такой человек, как я, только и мог – стать собирателем чужих переживаний, бумагомарателем…

– Не говори так!

Он замолчал,